Советский Пушкин

К теме возмездия Пушкин возвращался неоднократно. Дон Гуан счастлив, он готов петь, он рад обнять весь мир, но счастье его находится в противоречии с общеустановленной моралью. За сладкий миг свиданья он готов не только отдать свою жизнь, но и растоптать освященные церковью и общим мнением законы. Дон Гуан сознательно и преднамеренно противопоставляет свой ход жизни тому, что общепринято; он демонстративно приглашает статую убитого командора стать на часах во время его свидания с вдовой убитого, с Донной Анной. Статуя приходит и, восстанавливая нарушенную норму нравственного закона, осуществляет акт возмездия над Доном Гуаном:

О, тяжелоПожатье каменной его десницы!Оставь меня, пусти, пусти мне руку…Я гибну — кончено — о, Донна Анна!

(Проваливаются.)

Среди участников «Пира во время чумы» живет «сознанье беззаконья своего». Пирующие во время чумы — отщепенцы. В нарушение общепринятой морали, олицетворенной в образе священника, они в час гибели думают не о спасении души, а своевольно в диком разгуле пытаются обмануть ужас смерти. Однако, их веселье отравлено сознанием погибели и неизбежного, по их представлению, загробного возмездия.

‘Противоречие между правом на независимый ход личной жизни и общепринятою моралью и силою существующих обстоятельств носит для Пушкина трагический характер, потому что в его сознании обе стороны противоречия правы. Правы пирующие перед лицом чумы, но прав и священник. Прав Дон Гуан; он обрисован не как отрицательный тип, в его уговорах, обращенных к Донне Анне, звучит кое-что сродное со стихотворением «К молодой вдове», написанным Пушкиным в юности:

Спит увенчанный счастливец;Верь любви — невинны мы,Нет!., разгневанный ревнивец

Не придет из вечной тьмы;Тихой ночью гром не грянет,И — завистливая теньБлиз любовников не станет,Вызывая спящий день.

Но прав и командор, карающий Дона Гуана.

Евгений из «Медного всадника» обрисован с любовью и сочувствием. Автор жалеет его и признает правоту его притязаний. Но прав и Медный Всадник, воплощающий историческую необходимость и непоколебимую силу воли самодержца. В русской литературе ни один монарх не удостоивался такого апофеоза, как Петр Великий в «Медном всаднике». Медный Всадник грандиозен, величественен, деяния его огромны и благодетельны. И в то же время Петр Великий — Медный Всадник, воспетый Пушкиным, — изображен как ужасная, как роковая и немилостивая сила. Пушкин употребляет по отношению к нему слова «кумир», «истукан», слова, подчеркивающие бесчеловечность его гигантской, титанической силы. Недаром термины эти не понравились Николаю I, имевшему неплохое классовое чутье.

Согласно замыслу Фальконета, памятник Петру Великому изображает основателя империи благословляющим свою страну и свой народ. Но не эту аллегорию увидел Пушкин в знаменитой статуе:

Ужасен он в окрестной мгле!Какая дума на челе!Какая сила в нем сокрыта!

А в сем коне какой огонь!Куда ты скачешь, гордый конь,И где опустишь ты копыта?О мощный властелин судьбы!Не так ли ты над самой бездной,На высоте, уздой железной,Россию поднял на дыбы?