Современная датская новелла

Письмо от Джо. (Старина Джо, я совсем забыл про него, а ты?..) Адрес на Лонг-Айленд. Мой лучший друг, пишет Джо, только позвони и передай привет от меня, он с ума сойдет от радости.

Голос друга по телефону звучит несколько сдержанно.

— Джо? Ах да, теперь вспоминаю, он женился на какой-то… О, вы тоже из Дании? Забавно… Приезжайте как-нибудь с женой к нам, если это не слишком сложно для вас…

— Нисколько, — заверяет Эрлинг и бодро добавляет: — В воскресенье. И детей с собой прихватим.

— Вы хотите приехать в это воскресенье?

— Да-да, — подтверждает Эрлинг, хотя Маргрет дергает его за рукав, — воскресенье нам подходит. So long!

…У нас еще нет здесь таких настоящих друзей, пока нет, но: «Дорогая мама. В воскресенье мы были у наших хороших друзей. Они цветные. Да, в этой стране не все так терпимы, но мы не поддаемся этим предрассудкам. Люди боятся друг друга, вот в чем беда…» Мысли о предстоящей поездке долго не дают Эрлингу уснуть, но в конце концов мозг его затуманивается, и он погружается в дрему: негритянские руки наполняют бокалы вином, тело вибрирует в такт мягким звукам джаза, толчки нарастают, сосредотачиваются в низу живота и выплескиваются наружу белой волной, он и его друзья растворяются в этой пене с удивительным ощущением единения…

Маргрет со стоном переворачивается на другой бок. Он проскальзывает в ванную, прижимая руку к намокшей в паху ткани пижамы. Черт знает что, я уже целую вечность не спал с Маргрет. Почему мы постоянно чувствуем себя такими измотанными? Он становится на цыпочки, упирается бедрами в холодную раковину и, испытывая острое наслаждение, совершает омовение. Потом достает из холодильника пиво и усаживается на кухне у открытого окна. Пропитанный запахом помоев ветер обвевает кожу, не принося прохлады. Поют свою песню машины. В этом городе всегда кто-то не спит, мчится вперед и вперед, а дома — ничего не меняется, осталось таким же, как было, когда мы уехали…

Поездка в метро заняла больше часа. У Эрлинга под мышками расползлись темные пятна пота. Трине упала на пол и испачкала праздничное платье. Кьелль, хныча, цепляется за ноги матери. Наконец они выбираются на улицу, и воздух, точно влажное одеяло, накрывает их с головой.

…Мы едем за город — обещал Эрлинг ей и детям, но улица, по которой рывками движется их такси, забита транспортом; между двухэтажными лавками, похожими на театральные декорации, сверкают металлические фасады бензоколонок; гигантские щиты с рекламой зубной пасты гарантируют немедленный результат. По обеим сторонам улицы, насколько хватает глаз, теснятся деревянные домишки — прямо-таки следы поноса какого-то великана. А по нашему дому, в Дании, бродят чужие люди.

— Не ожидала увидеть здесь такое?

— Я вообще ничего не ожидала, — отвечает Маргрет, и ей становится чуточку жалко мужа.

Они высаживаются на улице, обсаженной тщедушными деревцами, которые тем не менее дают ощущение прохлады. Лужайки небольшие, но ухоженные. Сбившись в кучу, они медленно приближаются к дому — там стоит черный спортивный автомобиль. Когда Эрлинг нажимает на звонок, Трине начинает плакать.

Дверь распахивается. Милашка, думает Эрлинг, груди выпирают, торчат соски. Интересно, какого они цвета? Трине рыдает. Он трясет дочку, а взгляд его добирается до губ хозяйки (…Мы здесь еще ни разу не пробовали настоящего бифштекса с кровью, Маргрет готовит какую-то преснятину…)

Она красива, эта дамочка, отмечает Маргрет, а одета как шлюха — черные блестящие кожаные брюки и облегающий красный свитер. В ее-то возрасте. И золотые туфли. А все Эрлинг со своими дурацкими идеями. Слабый взмах рукой, очевидно, означает: заходите. Она считает нас кем-то вроде эскимосов, не умеющих говорить. Ох уж эти мне мужчины с их идеями.

Они входят прямо в комнату, и Маргрет сразу же обращает внимание на золотистый цвет потолка. Очень типично, думает она и видит, как женщина берет на руки Трине, которая тут же вцепляется ей в волосы. Только бы экзему не заработала или еще что-нибудь в этом же роде.

— Если вам надо поменять ей пеленки, — обращается хозяйка к Эрлингу, — там, наверху, их полно.

— Пеленки! Она уже давно не ходит в пеленках.

— Боюсь, она обмочилась, давайте поднимемся с ней наверх. — Толстые губы растягиваются в улыбке.

Черт, ради меня может не улыбаться. Мальчик захныкал, как только Маргрет повернулась к нему спиной. Кивком головы она приказывает мужу взять ребенка и идти за ней. По дороге в детскую она мельком замечает небесно-голубое супружеское ложе и слышит, как Эрлинг спрашивает: «А сколько вашему?», и в его тоне ей чудятся чувственные нотки.

— Чуть больше двух месяцев. Муж пошел с ним гулять. Они…

— А моей девочке скоро четыре года, — обрывает ее Маргрет, — и она уже пару лет не пользуется пеленками. Правда, Эрлинг?

— Да-да.

— Возьмите пока пеленку. А трусики мы повесим сушиться в ванной.

Какое высокомерие сквозит в ее словах! Старая карга. Скорее бы домой.