Современная датская новелла

Помощник библиотекаря, молодой человек с прыщами на лице, которые он старательно запудрил, приносит Герману подшивку газеты за сорок пятый год — той самой, с рыбиной, — и пальцами смахивает пыль с зеленовато-коричневой, под мрамор, обложки. А вот и номер за 7 августа.

На первой полосе сообщается о лесном пожаре и о процессе над Квислингом, о теленке, что уродился с двумя головами, и о прогнозах на будущее, о времени восхода и захода солнца, а также о докторе Бесте[35], чью виллу заняли представители новой власти.

Герман просматривает газету, и ему слышится голос матери: она читает вслух все, кроме пространной статьи о бомбе… А ведь уже тогда ее голос звенел от волнения. От предчувствия угрозы, которую трудно было выразить словами, от неосознанного ужаса, что в тот самый день навис над миром: он перевернул все представления о жизни, обнажил всю ее хрупкость. Несколько лет ужас этот витал где-то высоко, почти неразличимый, словно дымка, что застит солнце, а потом опустился и, густой, как смог на улицах больших городов, поплыл над пашнями и равнинами, меж гор, над лесами, проникая в жилище человека, в клетки его тела.

Герман читает дальше:

«Вчера президент Трумэн собрал в Белом доме представителей прессы, чтобы сообщить им „маленькую приятную новость“, а именно, что шестнадцать часов назад над японским портовым городом Хиросима взорвана атомная бомба.

Эта бомба, заявил президент, означает переворот в укреплении военной мощи США. Это самое поразительное открытие после изобретения пороха. Обладая столь мощной бомбой, заявил президент, американский народ сможет безраздельно господствовать над миром.»

Очевидец — член экипажа одного из бомбардировщиков — рассказывает:

«Зрелище было красивое.

В момент взрыва все небо окрасилось зеленым, хотя дело происходило средь бела дня.

От места взрыва разошлись пять пылающих кругов, а из самого центра вылетел огромный огненный шар, окутанный белым дымным облаком, — он будто вырвался из земных недр.

Потом в небо взметнулся огненный столп.

На наших глазах столп этот поднимался подобно метеору, летящему с земли. По мере приближения к белому облаку он все более и более оживал.

Это не было уже ни дымом, ни пылью, ни огнем, ни облаком. Это было невиданное доселе живое существо.

Внизу — коричневое, середина — янтарная, макушка — белая.

Только этот столп, казалось, застыл, как последовало несколько выбросов в верхней его части, напоминающей шляпку гигантского гриба. Шляпка эта была еще более подвижной, чем сам столп, в ней что-то клокотало, бурлило, пенилось, белая пена вздымалась и опадала.

Шляпка силилась оторваться от гигантской ножки, что ей и удалось буквально за считанные секунды, после чего ее с неимоверной скоростью подбросило на высоту чуть ли не двадцать тысяч метров.

Тотчас на ножке выросла еще одна шляпка, поменьше. Столп напоминал чудовище, у которого на месте отрубленных голов вырастают новые.

Поднявшись ввысь, первая шляпка преобразилась и стала походить на цветок, края его были белые, а сердцевина — розовая».

Во время испытательного взрыва в американской пустыне[36] высоко в небо поднялось громадное облако. Дующие на этих высотах ветры вскоре разметали это облако, и оно превратилось в серую пелену.

Эксперимент завершился, и завершился удачно; слепая девочка, находившаяся близ Альбукерке, в ста двадцати английских милях от места испытания, вскрикнула, когда взрыв озарил небо:

— Что это?!

На другой день Герман пошел к реке и забрался на иву, что свесилась над водой. Прямо за рекой был луг. Стоял зной, и давно. Луг пожух, трава почти вся выгорела. Земля у подножия ивы рассохлась, потрескалась, из трещин повыползли наружу черви и улитки. Они прокладывали скользкие дорожки, которые спекались на солнце в слюдяные комочки. Под пальцами эти слюдяные комочки лопались и превращались в прах.

Может, засуха поразила весь мир, думал Герман.

Америку.

Африку.

Азию.

Австралию.

Европу.

Все страны, все острова, возделанные земли и целинные, поля и леса, словом, все.

А что, если засуха разъярится? Поднимется огненным столпом и пронесется в пляске по лугу, а потом — кругами, кругами — по белому свету, чтобы все, что еще есть на нем живого, — трава, черви, улитки, звери, деревья, люди, самый воздух, — съежилось, ссохлось, потрескалось и обратилось в прах.

Свен Хольм

(р. 1940)

КТО НАШ ВРАГ?

(ИЗ ЗАПИСОК ВОЕННОГО ВРАЧА)

Перевод С. Белокриницкой

Первый день

Для нас было полной неожиданностью, что выступать надо уже завтра. Никто не думал, что это произойдет так внезапно — большинство вообще вряд ли думало, что это когда-либо произойдет. Мы успокоились, привыкнув к своему беспокойству и, видимо, уверив себя в том, что страх присущ самой жизни, а не нам.