Современная комедия

– Обучение бесплатное; женщины имеют право голоса; даже у рабочего есть – или скоро будет – автомобиль; трущобы обречены на гибель – благодаря вам, Форсайт; развлечения и новости проникают под каждую крышу; либеральная партия сдана в архив; свобода торговли стала величиной переменной; спорт доступен в любых количествах; догматам дали по шее; генеральной стачке тоже; бойскаутов что ни день, то больше; платья удобные; волосы короткие – это все признаки Царства Небесного.

– Но при чем тут все-таки лошадь?

– Символ, дорогой мой Форсайт! Лошадь нельзя подвести ни под стандарт, ни под социализм. Начинается реакция против единообразия. Еще немножко Царства Небесного – и мы опять начнем заниматься своей душой и ездить цугом.

– Что это за шум? – сказал Сомс. – Будто кто-то взывает о помощи.

Сэр Лоренс вздернул бровь:

– Это пылесос в Букингемском дворце. В них много человеческого.

Сомс глухо заворчал – не умеет этот человек быть серьезным! Ну-ну, скоро, может быть, придется. Если Флер… Но не хотелось думать об этом «если».

– Что меня восхищает в англичанах, – вдруг заговорил сэр Лоренс, – это их эволюционизм. Они подаются вперед, и назад, и снова вперед. Иностранцы считают их безнадежными консерваторами, но у них есть своя логика – это великая вещь, Форсайт. Как вы думаете поступить с вашими картинами, когда соберетесь на тот свет? Завещаете их государству?

– Смотря по тому, как оно со мной обойдется. Если они еще повысят налог на наследство, я изменю завещание.

– По принципу наших предков, а? Либо добровольная служба, либо никакой! Молодцы были наши предки.

– Насчет ваших не знаю, а мои были просто фермеры, – сказал Сомс и добавил с вызовом: – Завтра еду взглянуть на них.

– Чудесно! Надеюсь, вы застанете их дома.

– Мы опоздали, – заметил Сомс, заглядывая в окно столовой, из которого выглядывали члены комитета. – Половина седьмого! Ну и забавный народ!

– Мы всегда забавный народ, – согласился сэр Лоренс, входя за ним в дверь, – только не в собственных глазах. Это первая из жизненных основ, Форсайт.

VII

Завтра

Флер встретила их в холле. Оставив Джона в Доркинге, она с недозволенной скоростью прикатила обратно в Лондон, чтобы создать впечатление, что мысли ее заняты исключительно благоустройством трущоб. Помещик уехал стрелять куропаток, и председательствовал епископ. Флер прошла к буфету и стала разливать чай, пока Майкл читал протокол предыдущего собрания. Епископ, сэр Годфри Бедвин, мистер Монтросс, ее свекор и сама она пили китайский чай; сэр Тимоти – виски с содовой; Майкл – ничего; маркиз, Хилери и ее отец – цейлонский чай; и каждый утверждал, что остальные портят себе пищеварение. Отец постоянно говорил ей, что она пьет китайский чай только потому, что он в моде: нравиться он ей, конечно, не может. Наливая каждому положенный напиток, она пыталась представить себе, что бы они подумали, если б знали, чем, кроме чая, заняты ее мысли. Завтра у Джона последний сеанс, и она делает решительный шаг! Два месяца – с тех пор как они танцевали в Нетлфолде, – она терпела, завтра это кончится. Завтра в этот час она потребует своего. Она знала, что для всякого контракта нужны две стороны, но это ее не смущало. Она верила верой красивой влюбленной женщины. Ее воля исполнится, но никто не должен узнать об этом. И, передавая чашки, она улыбалась неведению этих умных старых людей. Они не узнают, никто не узнает, и уж конечно, не этот молодой человек, который прошлой ночью обнимал ее! И, думая о том, кому это еще только предстояло, она села у камина с чашкой чая и блокнотом, а сердце у нее колотилось, и полузакрытые глаза видели лицо Джона, обернувшееся к ней с порога вокзала. Свершение! Она, как Иаков, семь лет выслуживала свою любовь – семь долгих, долгих лет! И пока она сидела, слушая нудное гудение епископа и сэра Годфри, бессвязные восклицания сэра Тимоти, редкие, сдержанные замечания отца, ясное, четкое, упрямое сознание, которым наделила ее французская кровь, было занято усовершенствованием механизма тайной жизни, которую они начнут завтра, вкусив запретного плода. Тайная жизнь – безопасная жизнь, если отбросить трусливые колебания, щепетильность и угрызения совести! Она так была в этом уверена, словно раз десять жила тайной жизнью. Она сама все устроит. У Джона не будет никаких забот. И никто не узнает!

– Флер, запиши это, пожалуйста.

– Хорошо.

И карандаш забегал по блокноту: «Спросить Майкла, что нужно было записать».

– Миссис Монт!

– Да, сэр Тимоти?

– Вы бы нам не устроили такой… ну как это называется?

– Утренник?

– Нет-нет! Ну, базар, что ли.

– С удовольствием.

Чем больше базаров она для них устроит, тем безупречнее ее репутация, тем больше свободы и тем вернее она заслужит свою тайную жизнь и сможет ею наслаждаться и смеяться над ними.

Заговорил Хилери. А он что подумал бы, если бы знал?

– По-моему, Флер, нам и утренник необходим. Публика такая добрая, всегда заплатит гинею, чтобы пойти туда, куда ее в другое время даром не затащишь. Вы как полагаете, епископ?

– Утренник – ну конечно!

– Утренники – какая гадость!