Современная Россия – как деструктивная общественная система

Восленский считает символической датой открытия страны «Номенклатурия» 25 октября 1918 года. «Именно в этот день Ленин вместе с Крупской и своей сестрой Марией впервые явился в подготовленное для него загородное поместье Горки. Усадьба была отобрана у богатого помещика Рейнбота и сделалась первой в истории номенклатуры государственной дачей. У входа в барский дом Ленина торжественно с цветами встретила уже находившаяся там чекистская охрана. А затем счастливые первооткрыватели Номенклатурии пошли по особняку, где им, как пишет советский журналист, «все было утомляюще непривычно – изысканная мебель, ковры, люстры, на каждом шагу венецианские зеркала в золоченых рамах» («Известия», 22 января 1978 г.). Однако Ленин приказал ничего в особняке не менять и поселился во всем этом, видимо, не так уж утомлявшем его великолепии»…

С Ленина повелось и то, что госдача у руководителя номенклатуры не одна. Из «Известий» мы узнаем, что в марте 1922 года Ленин жил не в Горках, а в усадьбе Корзинкино, находившейся тогда за городом, а сейчас – на территории Хорошевского района Москвы…

И тут дача была неплохая. «…Старую усадьбу Корзинкино пересекает аллея столетних лип… Бревенчатый старый барский дом с балконами на втором этаже, богатой затейливой резьбой по карнизам и наличникам окон… Повсюду башенки, навесы, крылечки… Внутри большой темный зал вышиной в два этажа. Во втором этаже в этот зал выходила открытая галерея, из которой шли двери в комнаты («Известия», 22 апреля 1982 г.)»[55]

Вот так, с подачи самого Ленина и его гвардии, при отсутствии сдерживающих механизмов гражданского контроля, процесс обогащения партноменклатуры в дальнейшем стал неудержим. Вот, например, ленинская телефонограмма А. И. Рыкову от 22 июля 1921 года: «Считаю Ваше решение поручить НКпроду устроить особую лавку (склад) для продажи продуктов (и других вещей) иностранцам и коминтерновским приезжим вполне правильным. Предлагаю провести через СТО и ускорить изо всех сил. Лавку надо поставить строго коммерчески с единоличным управлением. В лавке покупать смогут лишь по личным заборным книжкам только приезжие из-за границы, имеющие особые личные удостоверения. Поручаю Смольянинову особо следить за этим делом»[56]

Так новый правящий класс начал обособляться от населения свой страны. Восленский дает в своей книге полную и детальную ретроспективу этого процесса. Этот процесс уже в 30-е годы, в период коллективизации и массового голода ознаменовался поражающим воображение ростом привилегий партноменклатуры. А в период так называемого «развитого социализма» отношения внутри этой замкнутой касты уже вполне стали соответствовать формуле периода коммунизма: «от каждого – по способностям, каждому – по потребностям». Вот только достигалось это не для всех трудящихся, а только для членов «руководящей и направляющей», и не за счет невиданной производительности труда, а за счет жестокой эксплуатации остального населения.

«Рядовые советские граждане отгорожены от этой спецстраны так же тщательно, как и от любой другой заграницы. И в стране этой, которую можно условно назвать Номенклатурия, все свое, специальное: специальные жилые дома, возводимые специальными строительно-монтажными управлениями; специальные дачи и пансионаты; специальные санатории, больницы и поликлиники; спецпродукты, продаваемые в спецмагазинах; спецстоловые, спецбуфеты и спецпарикмахерские; спецавтобазы, бензоколонки и номера на автомашинах; разветвленная система специнформации; специальная телефонная сеть; специальные детские учреждения, спецшколы и интернаты; специальные высшие учебные заведения и аспирантура; специальные клубы, где показывают особые кинофильмы; специальные залы ожидания на вокзалах и в аэропортах и даже специальное кладбище.

Номенклатурное семейство в СССР может пройти весь жизненный путь – от родильного дома до могилы: работать, жить, отдыхать, питаться, покупать, путешествовать, развлекаться, учиться и лечиться, не соприкасаясь с советским народом, на службе которого якобы находится номенклатура. Отгороженность класса номенклатуры от массы советских граждан такая же, как отгороженность находящихся в Советском Союзе иностранцев: разница лишь в том, что иностранцев не допускают, а номенклатура сама не хочет общаться с советским населением»[57]

Произошло то, что потом Дж. Оруэл бесподобно метко описал в антиутопии «Скотский хутор». Эти проявились так явно и быстро, так что эти процессы невозможно было ни замечать, ни скрывать. Иначе и не могло произойти в условиях огосударствления и централизации страны и экономики, и при монополизме одной правящей партии. В огромной стране, тем более после разрушения старого государственного аппарата, образовался вакуум на всех звеньях управления. Для тотального государства потребовался новый, колоссальный управленческий аппарат, и в него хлынули карьеристы и мещане всех мастей, одержимые благосостоянием и властью.