Современная словацкая повесть

Когда явился проводник с компостером, его едва не поколотили. Он потребовал у старухи билет, которого у той не оказалось, и он собрался ее высадить. Не тут-то было, кондуктора стиснули с боков и сзади, на него посыпались тычки, кто-то пощекотал его под ребрами, и, лишь когда стоявшие рядом мужчины вытеснили его животами за дверь в тамбур, он радостно перевел дух.

А старуха объясняла:

— Меня продавали бы с выгодой: кому за грош, кому задарма, но лучше не за деньги, а за доброе слово.

11

Как бы там ни было, но вот уже и Лужьянки, пригород Нитры, и не успеет паровоз вытащить тряские деревянные вагоны по старой колее со станции Лужьянки, как за окном мелькнет дражовский романский костелик, который обожает рисовать график Янко Зеленяк; линию горизонта окаймляют Лупка и Зобор, кряжистые гребни, и тут уж никто не оторвет меня от окна.

Возвращение в родные края. Как всегда, взгляд впивается сначала в Лупку. «Заказник Лупка известен в научном мире благодаря двум факторам…» — говаривал мой сосед, ботаник-любитель, и я невольно повторял за ним с гордостью, что, «во-первых, на переднем склоне горы совершенно иная флора, нежели на заднем, и это объясняется различными субстратами, а также губительным влиянием акации на растительный покров». Вот вам, любители акации. (К которым, кстати, отношусь и я.)

— Замечтался, что ли? А то ведь мы и сами управимся.

— Не сегодня, так завтра!

Я не ослышался? Резко повернув голову, вижу широко улыбающиеся лица двух приятелей, которых встречаю разве что на празднике сбора винограда. В иное-то время и не видимся.

Они катали винные бочки, и вино укатало их самих. Друзья этого и не скрывали. Р-раз — и бутылка вина в моей сумке, только пробка торчит, два — из другой булькнуло мне в глотку, разлилось по жилам, три — каждый еще делает по два глотка, и в бутылке остается лишь на донышке, ну и четыре:

— Айда с нами, в винном погребке найдется дело и для троих!

Нет.

А в итоге «да». Мы сидим в «Виноградском» погребке, прохладная темнота обнимает меня за плечи, я сочувственно смотрю на подвыпивших дружков и выступаю в роли слушателя. Они в один голос спрашивают, где я буду ночевать и что вообще здесь делаю.

— У тетки. Дегустирую вино.

Я долго еще поддакиваю им и обещаю, что с нынешнего дня мы отправимся пробовать вино непременно втроем, и когда пройдем всю Нитру и у всех подряд перепробуем, тогда, может быть, объявим тетке и всему свету, как нам жилось в нашем родном городе.

12

Все гиль и тлен!

Сперва мне все показалось абсурдным, потом я заподозрил ошибку, несколько дней назад я был предельно угнетен, а теперь покорился судьбе.

Какой вопрос, такой и ответ.

Все гиль и тлен? Действительно ничего уже не имеет значения?

Это ли я приехал узнать в родном городе? В городе моих детей и моей первой жены?

Признаюсь, вся моя жизнь впустую крутила бы колеса, если б я изменил своей единственной большой любви — любви к родному городу. Бывает, мать отрекается от сына, жена не стоит и междометия, про детей вовсе сказать нечего; брат отречется от брата, на порог кухни не пустит, но родному городу изменить невозможно. Даже мертвые продолжают жить в нем, а еще не родившиеся определяют его будущее. Тебя все могут забыть, предать, но только не твой родной город, ему просто неведомо это слово.

Отвергаю надпись: «Первая станция расставания». Я приехал не прощаться с Нитрой, я привез ей жестокую весть, свою болезнь. Как она поведет себя, узнав эту новость? Я напугал ее, она что-то сбивчиво объясняет мне, с пониманием повторяет незнакомые термины, делает непонятные жесты, пока я не велю ей прекратить. Я подмигну ей как старой и все еще привлекательной подружке, с которой ничего нового, никакие новые тайны мы не откроем.