Современная жрица Изиды

25) Пожилая двица, русская фрейлина А. (фамилія этой особы начинается не съ этой буквы; но такъ какъ она тщательно скрывала свои faits et gestes и въ журналахъ «Лондонскаго общества для психическихъ изслдованій» обозначена такимъ именно образомъ, — я, вовсе не желая быть ей непріятнымъ, называю ее А.) Г-жа А. была въ то время пріятельницей m-me де-Морсье и опять таки черезъ нее заинтересовалась «теософическимъ обществомъ». Она была постоянно окружена всякаго рода «феноменами» и чудесами; удивительные разсказы ея о томъ, что на каждомъ шагу случалось съ нею — могли довести до головокруженія. Она не жила въ Россіи, имла квартиру въ Париж, но постоянно исчезала невдомо куда и вообще была поглощена какими-то крайне сложными и запутанными своими длами. О ней мн придется не разъ упоминать въ дальнйшемъ разсказ. Теперь я давно ужь потерялъ ее изъ виду.

26) Русскій князь У. (теперь, какъ я слышалъ, умершій). Я нсколько зналъ его, такъ какъ года за два передъ тмъ А. Н. Майковъ привезъ его ко мн въ домъ на литературный вечеръ. Онъ былъ у Е. П. Блаватской одинъ разъ и потомъ я видлъ его на торжественномъ conf'erence' въ дом m-me де-Барро.

27) Русскій генералъ-маіоръ К., бывшій также одинъ разъ у Е. П. Блаватской и затмъ на conf'erence'.

Былъ ли сдланъ этими двумя господами членскій взносъ и числятся ли они въ спискахъ «общества» — я не знаю.

28) Русская дама съ иностранной фамиліей, г-жа Г., изъ Одессы, знакомая родственниковъ Елены Петровны. Она являлась со своимъ сыномъ, несчастнымъ горбатымъ мальчикомъ — и больше мн ршительно нечего о ней прибавить.

Затмъ остаются дв русскія дамы, родственницы Е. П. Блаватской, и — я. Это все. Тридцать одинъ человкъ, ну скажемъ — тридцать пять, на случай, еслибъ я забылъ кого-нибудь изъ совсмъ ужь вообще, или въ то время, невидныхъ, безъ рчей.

Нкоторыя изъ этихъ лицъ, какъ показано выше, только мелькнули и исчезли. Другіе же были привлечены главнымъ образомъ m-me де-Морсье. Въ такомъ вид является дйствительная картина парижскаго «теософическаго общества» лтомъ 1884 года. Это былъ очень небольшой дамскій кружокъ — и ничего боле.

Еслибы кто-нибудь былъ еще, кого я не зналъ и не видалъ, Елена Петровна, подзадориваемая моими замчаніями о томъ, что дло идетъ черезчуръ вяло, непремнно говорила бы со мною о неизвстныхъ мн лицахъ, указывала бы на нихъ, и притомъ эти лица непремнно, ея стараніями, появились бы на conf'erences'ахъ, крайняя малолюдность которыхъ совершенно удручала основательницу «теософическаго общества».

Гд же эти «массы», «осаждавшія» тогда Елену Петровну, какъ увряетъ г-жа Желиховская?? Гд это «множество французовъ легитимистовъ и имперіалистовъ», которое къ ней «льнуло»?? Гд эти «очень многіе ученые, доктора, профессора, психіатры, магнетизеры, прізжіе со всхъ странъ свта и мстные»?? Гд «множество русскихъ мужчинъ и дамъ, усиленно напрашивавшихся въ дружбу и въ послдователи ученія»??

Вдь должна же быть, наконецъ, какая-нибудь разница между писаніемъ «повсти для легкаго чтенія» и писаніемъ «біографическаго очерка» женщины, которую называютъ «всемірной знаменитостью», возбужденное ею движеніе — «міровымъ явленіемъ», а «чистымъ и высокимъ ученіемъ» которой соблазняютъ русское общество!!

И это лишь первые цвточки, — впереди много крупныхъ ягодъ различнаго и самаго неожиданнаго сорта.

V

Объ этомъ первомъ собраніи теософовъ, на которое я похалъ въ сопровожденіи Могини и Китли, распространяться не стану, такъ какъ оно не ознаменовалось ровно ничмъ интереснымъ въ «теософическомъ» или «оккультномъ» смысл. Для меня оно имло значеніе лишь въ томъ отношеніи, что я познакомился съ m-me де Барро, m-me де Морсье, фрейлиной А., докторомъ Комбре, Оливье, Тюрманномъ и «старичкомъ» Эветтомъ. Кром этихъ лицъ никого не было. Мы размстились въ просторной столовой вокругъ обденнаго стола, покрытаго клеенкой, причемъ предсдательскія мста заняли, конечно, «дюшесса» и Елена Петровна.

Разговоръ велся безпорядочный, переходилъ съ предмета на предметъ и ни на чемъ не останавливался. Вдругъ раздался крикливый и пискливый голосъ. Это заговорилъ Тюрманнъ, пожилой, прилизанный лысый человкъ съ огненно-красными щеками и носомъ, испещренными синими жилками. Заговоривъ — онъ уже очевидно не могъ остановиться и слушалъ самъ себя все съ возраставшимъ наслажденіемъ. Онъ толковалъ о мартинизм, о своемъ «philosophe inconnu», о Сведенборг, о спиритизм; но понять, зачмъ онъ все это говорилъ — не было никакой возможности. Ровно никакихъ новыхъ, хоть сколько-нибудь интересныхъ свдній онъ не сообщилъ, а только расплывался въ красивыхъ шаблонныхъ фразахъ, которыя французъ можетъ нанизывать одна на другую до безконечности.