Современная жрица Изиды

Дло въ томъ, что мое парижское уединеніе, хотя и полезное для больныхъ нервовъ, все же оказывалось, очевидно, «пересоломъ», — Блаватская явилась пока единственнымъ новымъ, живымъ интересомъ этой однообразной жизни.

III

Черезъ день я, конечно, былъ у Елены Петровны и, по желанію ея, гораздо раньше, то-есть въ двнадцатомъ часу. Опять я засталъ ее одну, среди полной тишины маленькой квартирки. Она сидла все въ томъ же черномъ балахон, со сверкавшими брильянтами, изумрудами и рубинами руками, курила и раскладывала пасьянсъ.

— Милости просимъ, милости просимъ! — встртила она меня приподымаясь и протягивая мн руку, — вотъ возьмите-ка креслице, да присядьте сюда, поближе… А я пасьянчикомъ балуюсь, какъ видите; пріятное это занятіе…

На меня такъ и пахнуло отъ этой индійской чудотворицы, въ этой улиц Notre Dame des Champs, воздухомъ старозавтной русской деревни. Эта американская буддистка, Богъ знаетъ сколька лтъ не бывавшая въ Россіи, всю жизнь промотавшаяся невдомо гд и среди невдомо какихъ людей, — была воплощеніемъ типа русской, разжирвшей въ своей усадьб, небогатой барыни-помщицы прежняго времени. Каждое ея движеніе, вс ея ужимки и словечки были полны тмъ настоящимъ «русскимъ духомъ», котораго, видно, никакими «махатмами» не выкуришь оттуда, гд онъ сидитъ крпко.

Я того и ждалъ, что отворится дверь и войдетъ какая-нибудь экономка Матрена Спиридоновна за приказаніями барыни. Но дверь отворилась — и вошелъ чумазый Бабула въ своемъ тюрбан и съ плутовской рожей.

Онъ молча подалъ Елен Петровн письмо, она извинилась передо мною, распечатала его, пробжала глазами и, по ея лицу, я замтилъ, что она довольна. Даже про пасьянсъ свой забыла и разсянно смшала карты.

Она заговорила о своемъ «всемірномъ братств» и плняла меня разсказами объ интереснйшихъ матеріалахъ, доступныхъ членамъ «общества», желающимъ заняться древнйшими литературными памятниками Востока, никогда еще не бывавшими на глазахъ у европейца.

Возбудивъ въ достаточной мр мое любопытство и любознательность, она воскликнула.

— Богъ мой, а сколько изумительныхъ, поражающихъ сюжетовъ для писателя-романиста, для поэта! неисчерпаемый источникъ! еслибъ я вамъ показала хоть что-нибудь изъ этого сокровища — у васъ бы глаза разбжались, вы такъ бы и вцпились…

— А разв это такъ невозможно… вцпиться? — сказалъ я.

— Для васъ невозможно, вы европеецъ, а индусы, даже самые высокоразвитые, самые мудрые не ршаются довряться европейцамъ.

— Въ такомъ случа какое же тутъ «всемірное» братство?

— Братство именно и устроено для уничтоженія этого недоврія… вс члены «теософическаго общества» не могутъ недоврять другъ другу — они вс братья, къ какой бы религіи и рас ни принадлежали. Конечно, вамъ все будетъ открыто, вс наши матеріалы, если вы сдлаетесь «теософомъ»…

— Сдлаюсь ли я когда-нибудь «теософомъ» — я не знаю, ибо для того, чтобъ ршить это — мн необходимо самому, своей головою, узнать, что именно вы обозначаете этимъ широкимъ и высокимъ словомъ: но такъ какъ ваше общество не есть нчто тайное, такъ какъ оно не религіозное, въ смысл какой-либо секты, и не политическое, а чисто научное и литературное, то я не вижу, почему бы мн не стать его членомъ, когда вы познакомите меня съ его уставомъ.

— Ахъ, да какой же вы милый, право! — оживляясь воскликнула Блаватская, — я, знаете, никогда не навязываюсь и, еслибы вы сами не изъявили желанія, никогда бы вамъ не предложила. Ну вотъ и отлично! Теперь, дорогой мой, вы мн руки развязываете, я могу, не вызывая изумленія теософовъ и даже негодованія моихъ индусовъ, вотъ хоть бы Могини, посвящать васъ во вс наши занятія. Но все это впереди, теперь у насъ тутъ не до занятій. Надо прежде всего утвердить, устроить какъ слдуетъ «парижскую втвь теософическаго общества».

— А уже есть такая?

— Да, существуетъ номинально уже два года; нсколько человкъ собираются у одной тутъ дюшессы плюсъ лэди, которой пріятно именоваться «Pr'esidente de la soci'et'e th'eosophique d'Orient et d'Occident»… Ну и Богъ съ ней пущай именуется, она богата, у нея здсь въ Париж свой чудесный отэль, представительство… все это не мшаетъ, она можетъ быть полезна. Только все устроить надо какъ слдуетъ. Я прожила теперь съ ней, съ этой дюшессой де-Помаръ, въ Ницц; ничего она себ, хорошая старуха, только къ спиритизму ее все тянетъ, до того тянетъ, что она себя считаетъ новымъ воплощеніемъ на земл Маріи Стюартъ…

Я, вроятно, сдлалъ при этомъ такіе глаза, что Блаватская громко засмялась.

— А вы что думаете — ей-Богу правда! — продолжала она, — Марія Стюартъ, да и баста! Но вдь это, au fond, такъ невинно, никому отъ ея глупости вреда быть не можетъ…

— Извините, Елена Петровна, мн кажется, что президентка, считающая себя Маріею Стюартъ, не можетъ въ серьезныхъ людяхъ внушить доврія и уваженія къ обществу, во глав котораго она стоитъ.