Современное искусство

Чествуют Беллу в снятом Моникой ресторане, интерьер в нем выдержан в фиолетово-лиловых тонах, шторы в турецких огурцах с подбоем шелка цвета слоновой кости, на столах палевые розы в оловянных плошках. Верх буржуазного изыска, Боннар[52] нынешнего образца, такой декор в пору увлечения Марксом не вызвал бы у Беллы ничего, кроме презрения, зато позже, когда их с Клеем стали звать в богатые дома, она — не надолго — возжаждала персидских ковров, глянцевых ситцев в птицах и ягодах, и не так их, как сулимого ими душевного равновесия. Если тебя окружают такие вещи, в твоей жизни, мнилось ей, нет места вечным передрягам и подспудным унижениям, которые отравляют ее жизнь.

А сейчас ее умиляет и что Моника так потратилась, и что ее приветствуют с неподдельным удовольствием, и так бережно ведут к почетному месту.

— Мы очень-очень рады, что вы поправились, — щебечет моложавый куратор, по-видимому, искренне, зря она думала, что они ждут не дождутся ее смерти. Возможно, это их — самую малость — даже пугает. Уйдет она, уйдет Эрнест, и от старой гвардии не останется и следа. И что тогда: им придется прокладывать себе дорогу своими силами, без опоры на прошлое, а ведь только оно придавало основательность их начинаниям.

— Предлагаю выпить, — провозглашает попечитель Уитни, разгорячившись и от выпитого, и от благорасположения, — выпить за замечательную выставку и пожелать еще много-много выставок в будущем.

Сказать, что никаких выставок больше не будет, выставок новых работ, во всяком случае, или спросить, почему, если уж они в таком восторге от ее картин, они не купили ни одной для своих коллекций, было бы мелко. Ее живопись со всем надлежащим почтением отнесли по разряду реликта, типа ренессансных бронз. Нынче они нацелены на произведения порискованнее: выискивают приклепанные к стене запонками из золота в двадцать четыре карата кофейные чашки, накарябанные на драных простынях политические лозунги, фотографии заляпанных кровью ночнушек с кружавчиками — ошметки того, чему положил начало Марсель Дюшан[53], разродившись своим унитазом. Но сегодня она даже это готова им спустить.

Моника, сияя улыбкой, несколько бессвязно, зато кратко говорит о том, какая для нее честь устроить эту выставку; Белла скромно кивает, после чего, слава Богу, затеваются разговоры на отдельных столиках. Официант разносит мисочки холодного супа зеленоватого колера с мазками сметаны.

— Не могу определить своего отношения к дынному супу, — оповещает Беллу гость справа от нее, он иногда занимается картинами Клея.

Белла — она старуха, ей можно — фыркает:

— Фруктам нечего делать в супе.

Слева от нее розовощекий юнец — помнится, она встречала его где-то в городе — пискливым голоском раздраженно растолковывает кому-то: он же сказал Крису, что не может подставить ему плечо, тот обратился не по адресу.

Заметив, что Белла на него смотрит, он умолкает и поворачивается к ней.

— А у нас, знаете ли, много общего, — сообщает он. — То есть, помимо того, что само собой разумеется. — Не в силах представить себе, что же — само собой разумеется — их объединяет, она без особого интереса ждет, что он еще скажет. — Мы лечимся у одного врача, великого Лангсбаума.

— Слишком вы молоды для артрита, — осаживает его Белла.

— Конечно же, я для артрита слишком молод, но артриту до этого нет дела. Как бы то ни было, Лангсбаум рассказал мне, что среди его пациентов есть и малые дети, и кое-кто из них к десяти уже стал калекой. Вот ужас-то, правда?

Она соглашается. Задается вопросом: делали ли ему вливания золота и помогли ли они ему в отличие от нее. Боль, даже пока они соболезнуют друг другу, пронзает бедра, отдает в плечо, ложку ко рту и то подносить не хочется — так это мучительно.

— Мне говорили, что вишни творят чудеса, но чтобы они помогли, надо съесть не меньше тонны, — говорит он.

Она кривится.

— Благодарствую, я отказалась от знахарских панацей, сыта ими по горло.

А вот от чего она не отказалась бы — это от болезни поэффектнее, такой, чтобы прикончила одним махом, а не мало-помалу. Завтра та девчушка с розоволепестковой кожей в не вяжущейся с ней косухе приступит к своим обязанностям, но Белла даже думать об этом себе не позволяет. А когда все же думает, ей видятся такие девчушки, одна за другой, целая армия девчушек, бесконечная вереница помощниц, вторгающихся в ее жизнь. Утром просыпаешься, они — тут как тут, у твоей постели, вечером — изволь слушать про их планы на будущее. Даже мысль, что ее станут высаживать на толчок, пугает ее меньше, чем эта перспектива.