Современный румынский детектив

Спустившись на две ступени, я насмешливо посмотрел снизу вверх. Он вяло ухмыльнулся и сплюнул мне под ноги. Пожав плечами, я сделал вид, что ухожу, но, стремительно повернувшись, бросился назад. Ухватив его за лацканы кожаного пиджака, я несколько раз от души встряхнул этот мешок с костями. Мне хотелось заставить его вылизать то место, куда он плюнул, но, заметив собачий страх в его глазах, я отпустил его и ободряюще похлопал по плечу. Даже попросил оказать мне услугу: позвонить Парандэрэту и сообщить, где я оставил машину. По выражению его глаз я понял, что Парандэрэта он знает как облупленного. Я ушел, убежденный, что моя просьба будет обязательно выполнена.

Ни один из спекулянтов билетами перед «Патрией» не знал, где находится зимняя берлога Стерики Марана. Мне опять пришлось прибегнуть к помощи Пороха. Великий специалист по аудиотехнике не мог не знать, где прожигает жизнь Щеколда — вероятно, один из его верных клиентов.

Пороха я застал мудрящим над каким-то аппаратом со множеством транзисторов. В его конуре, как всегда, скверно пахло, но я бы не удивился, если бы из похожих на спагетти потрохов в чреве аппарата раздался четкий и размеренный голос дворецкого в Белом доме, объявляющего, что кушать подано.

Чиню-Все прикинулся помешанным, хотя я очень убедительно объяснял, что адрес Щеколды нужен мне позарез. Вину за свою неуступчивость он сваливал на дух товарищества, якобы свирепствующий с некоторых пор, как инфлюэнца, среди мошенников и воров. Исцелил его лишь чудотворный образок с цифрой «сто». В итоге я избавил от шипов пальмовую ветвь дружбы, которой он долго махал передо мной, обороняясь, как от рассерженной пчелы, от моей настойчивости и от соблазна.

Я опять пересек весь город, истерзанный беспощадными муками голода, однако мне было не до еды. Я бы выпил хоть кофе, но и от этого пришлось отказаться, так как по пути мне не попалось ни одного безлюдного заведения, где я мог бы присесть, не возбуждая подозрений своим измученным видом.

Дискофила Стерику Марана я нашел в апартаментах более чем полной дамы с недавно выкрашенными в платиновый цвет волосами. Ей не удалось захлопнуть дверь перед моим носом, и я вошел отчасти силой, отчасти с помощью личного обаяния.

В вишневом шелковом халате поверх дорогой пижамы Щеколда возлежал на диване с горой подушек, ожидая возвращения дамы, с которой играл в покер. Его окружали дорогие, добротные вещи и лакомства: пирамиды апельсинов, ящики с заграничными напитками, штабеля коробок с шоколадными конфетами, горы джинсов, рубашек, костюмов и прочих товаров повышенного спроса, из-за которых рядовые граждане ломают прилавки и кости друг другу. Из кухни долетал опьяняющий аромат жаркого на противне, приправленного всеми пряностями Востока.

Я подошел к маленькому столику перед диваном и, не глядя на онемевшего от изумления Щеколду, взял в руки карты хозяйки и заслонил бубновую даму двумя королями.

Поросячьи глазки Щеколды не могли это заметить, хоть он и напрягал их изо всех сил под толстыми веками с траченными молью бурных лет ресницами. Я помахал у него перед глазами рукой, чтобы выяснить, не загипнотизировал ли я его невзначай. Он очнулся, тряхнул головой. Поскольку он забыл, что надо делать, я взял у него из рук колоду карт, сдал себе две и спросил:

— Дядюшка Стерикэ, сколько желает ваша милость?

— Три, — пробормотал он.

— Прошу вас, — подбодрил его я. Я рассортировал карты, мне ничего стоящего не пришло, оставалось играть теми, с которыми начал.

— Закрываю, — сказал я.

— Нет возражений, — несколько оживившись, проворковал он.

— Ставьте сотню, дядюшка Стерикэ! — попросил я, надеясь расшевелить его.

Мне очень нравится выигрывать, блефуя, то есть оставляя противника в дураках. Щеколда разложил карты по-новому. Платиновая дама стояла рядом, не зная, куда девать руки.

— Дорогуша, свари гостю кофе! — попросил ее Щеколда. — Да не простой, а тот, что мы купили у немцев…

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — сказал я, но как-то неуверенно.

— Какое там беспокойство, милый, пустяки! Никакого беспокойства. Так ты сказал — сотню? Сильно играешь, а? Тогда поставь-ка и мне… две сотни!

Ни я, ни он не вынимали пока ни монеты. Я посмотрел ему в глаза, но он тут же испуганно отвел взгляд.

— Всухую, дядюшка Стерикэ. Что у вас?

— Два туза, милый, — дрожа, сказал он. — А у тебя?

— У меня — ничего, дядюшка Стерикэ. Ты выиграл.

По его лицу опять скользнула улыбка, то появлявшаяся, то исчезавшая, как будто его голова вращалась вокруг собственной оси, при каждом обороте меняя выражение лица на противоположное: то упоение славой, то застенчивость. Он бросил карты на столик и поднялся с дивана. Расправив под поясом складки халата, изогнул раскисшее тело и протянул мне мягкую, потную ладонь, словно специально созданную, чтобы ласкать пышные прелести хозяйки дома, которая в этот момент шажками балерины, в последний раз выступающей перед уходом на пенсию, улыбаясь, шествовала из кухни. Она несла кофе, и чашечка звякала о блюдце в ее дрожащих руках.

— Прошу вас! — сказала она приторным голосом.