Я перехватил ее руку и сжал запястье. Такими острыми ногтями она могла бы разодрать и обшивку батискафа, затонувшего в океане, — столь велика была сила ее ненависти. Я заглянул в голубизну ее линз и заключил в объятия. Мы стояли, прижавшись друг к другу, пока у нее не прошла истерика. Но еще долго она продолжала судорожно всхлипывать.
— Да, любимая, — я погладил Серену по волосам, — жизнь чертовски сложная штука, ничего не поделаешь. На твоем месте и я задыхался бы от злости. Ведь это надо — утонуть, как цыган, на берегу. Успокойся, такова жизнь. Уж ты должна бы это знать.
Мы еще долго не расставались. Это были странные минуты. Лежали на кровати, как два трупа, в кресле сидел третий. Я уже решил, что Серена заснула, как она вдруг спросила:
— Что ты задумал?
— Тебя волнует, что я с тобой сделаю? Да ничего. Ты нагадила везде, где только побывала, — желающих заставить тебя платить и так достаточно.
— А чем займешься ты?
— Я? Попытаюсь достать нужную мне сумму.
— Разделим по-честному?
— Не смеши меня! Этот вопрос следовало задать вначале, а не сейчас, когда весь торг испорчен.
— Но ты не можешь меня так оставить!
— Это почему же?
Она вздохнула и пожала плечами. Потом начала робко ласкать меня. Я не испытывал к ней отвращения, хотя она заслужила его в полной мере. Просто отстранил ее и встал. Расправил свой измятый джинсовый костюм — единственную уцелевшую вещь из моего некогда обширного гардероба.
— Ты проявила пленку?
— Какую пленку? — Она притворилась, что не понимает. Я бросил ей маленькую круглую кассету, которую нашел в сумочке. Она пристыженно шмыгнула носом, переменила позу, и ее платье задралось выше колен. Серена откровенно выставляла свои красивые ноги. Однако на сей раз они меня не соблазняли.
— Как тебе удалось сфотографировать изобретение?
— Аркадие сделал все, чтобы заставить жену принести бумаги домой. Даже безумную ревность изобразил. Вот она и уступила. Чего не сделаешь ради такой любви…
— Копии не сделаешь.
— Копии?
— Да, копии с изобретения.
Я вытащил пленку и вставил ее в маленький диапроектор, который также был в сумочке Серены.
— Что ты имеешь в виду?
— Живи себе спокойно!
— Что это значит?
— На твоей пленке запечатлена масса интересного. Даже технология приготовления ванильного пудинга с изюмом, но только не то, на что вы рассчитывали.
Лицо ее вытянулось, будто она вместо сахара случайно бухнула соль в стакан с чаем.
— Да разве ты в этом разбираешься? — воскликнула Серена, цепляясь за последнюю соломинку.
Я сочувственно покачал головой.
— Не забывай, я учился в институте, где с первого курса пичкают биохимией. Ты и этот болван, — я махнул рукой в сторону Манафу, который все еще размышлял, куда ему вонзить свои рога, — напрасно старались. Рафаэла оказалась умнее вас.
— Невероятно! — потерянно пробормотала она.
— Очень даже вероятно. Всего хорошего.
— Анатоль!
И хотя я обычно с удовольствием оборачиваюсь, когда меня окликает женщина, на сей раз я оставил ее в одиночестве переживать свое поражение. С тех пор мы больше не виделись.
Глава XII. Напрасные хлопоты
Я забрал из гардероба дубленку, которую предусмотрительно сдал, прежде чем отправиться на свидание к самоубийце, лишенному чувства юмора, и к женщине, упустившей последний шанс. Я умирал от голода. Мысль о еде, дремавшая в моем подсознании, наконец-то вырвалась на волю, подобно стреле, слишком долго пролежавшей в колчане.
Небо было ясным. Падал мягкий снег. При сонном свете фонарей по заснеженным улицам спешили прохожие с перекошенными от мороза лицами. Из какого-то суеверия я решил пойти в ресторан «Рыбак», где ноги моей никогда не бывало, наивно полагая, что в этом случае преследователи (если они у меня есть!) не прервут моей трапезы. Будто мое отвращение к рыбе могло остудить рвение ищеек.
Деревья у входа в ресторан по случаю зимы были усыпаны вместо плодов нахохлившимися воробьями. В честь моего появления почему-то не пробили склянки, хотя в углу рядом с якорем покачивался бронзовый колокольчик. Там же располагалось и нечто вроде диорамы: из-за островков, поросших камышовыми и ивовыми зарослями, выплывала лодка. В ней под невидимыми лучами солнца нежился гипсовый торс моряка. Сей розовощекий блондин напоминал браконьера, изрядно погулявшего в дельте Дуная, а теперь заделавшегося инспектором рыбнадзора. Он ухмылялся с бесстыдством человека, привыкшего и к более забавным метаморфозам.
Я уселся за столиком меж двух огромных аквариумов. Карпы еще не сподобились окончательно задохнуться в своих лоханях, но по всему было видно, что им этого не миновать. Они широко распахивали красные рты, словно хулили свою жизнь под сурдинку, и медленно, как потонувшие калоши, перемещались среди пластмассовых водорослей.
Светильники на стенах, обитых панелями под красное дерево, отбрасывали слабый свет. Утварь была как на разграбленном пиратами судне: все стоящее, если оно и в самом деле было, прихватили морские разбойники, оставив только погнутые вилки да знаменитые ножи, с помощью которых можно разрезать разве что свежую икру.