Современный румынский детектив

— Единственная? — она недоуменно вскинула брови. — Почему единственная?

— Потому что ты последний и единственный знакомый мне человек в этом городе.

— А что, в остальных ты разочаровался?

— Остальных просто нет. Все исчезли.

Кто знает, какие ассоциации вызвали у нее мои слова, но она так и застыла, уставившись перед собой. Я воспользовался ее оцепенением, отправился на кухню и вернулся с двумя стаканами пива. Протянул ей один, и она тряхнула головой, будто отгоняя тяжелый сон. Я плюхнулся на облезлую овечью шкуру возле ее кровати.

— За твое здоровье! Мария не ответила.

— На какую помощь ты рассчитываешь?

Она сделалась очень серьезной. Длинные пальцы сжимали стакан, а в глазах зажегся огонек тревоги. Интуиция подсказала мне, что она опасается любого вторжения в свою жизнь. И дорожит свободой одинокой женщины. Мария, по всей вероятности, испугалась, что я заявился к ней с определенной целью, и сочла момент неподходящим. Я не сомневался, что она была бы не прочь пофлиртовать со мной. Но ее привлекала длительная осада, с поочередными победами и поражениями каждой из сторон. Резкая атака вынудила бы ее капитулировать мгновенно, а ей вовсе не хотелось так скоро терять независимость.

— Приюти меня на несколько дней!

— Только и всего?

— Только и всего. Не беспокойся, я исчезну раньше, чем ты этого пожелаешь. Я совсем не тот аморальный тип, за какого ты меня принимаешь, — похвастался я с улыбкой.

И сразу же пожалел о своих словах — они прозвучали фальшиво и лицемерно.

— Эх, мужская мораль!

Она презрительно сморщила носик, и в уголках ее глаз появились лучики морщинок.

— Надеюсь, ты не относишься с предубеждением к мужчинам?

— С предубеждением или нет, а только мужская мораль напоминает папирус, с которого каждый раз соскабливают старую надпись, чтобы нанести новую. С течением времени папирус настолько истончается, что его можно использовать как туалетную бумагу.

— Однако и женщины пользуются этой бумагой. Она улыбнулась:

— Так мы договоримся и до секса. А я предпочитаю дружеские отношения. Кроме крыши над головой ты в чем-нибудь нуждаешься?

— Нет.

— Тогда, если не возражаешь, я лягу спать. Никак не приду в себя с дороги.

— Когда ты вернулась из Ясс?

— Несколько часов назад.

— А эти бутылки кто будет допивать? — Ты.

Она поднялась, опершись на мое плечо, перешагнула через мои ноги, вытянутые чуть ли не до середины комнаты, и вышла. Когда она слезала с постели, халатик ее распахнулся, обнажив почти до бедер гладкие крепкие ножки. Признаюсь, однако, что я не испытывал ни малейшего возбуждения. И вовсе не потому, что за одну ночь превратился в женоненавистника. Просто инстинктивно угадал, что этой женщине, достаточно искушенной в любви, так же, как мне, знакомо чувство опустошения, возникающее наутро после случайной близости.

Она принесла пижаму и чистое белье. Остановившись в дверях, кинула все это мне на колени, изловчившись при этом не опрокинуть мой вновь наполненный доверху стакан.

— Здесь все, что тебе надо, стрекоза.

— Спасибо.

— Завтра я работаю. Когда ты собираешься встать? Я глянул на часы — было ровно одиннадцать.

— Что, если в полдень?

— Мне все равно. Я застану тебя завтра?

— Пока не знаю.

— Тогда тебе нужен ключ.

— Если не трудно…

— Оставлю тебе свой, у меня нет запасного. Если ты уйдешь раньше, чем я вернусь, спрячь его в распределительном щите на площадке. В свою очередь я поступлю точно так же. Спокойной ночи!

Она почти закрыла дверь, когда я окликнул ее:

— Мария!

— Чего тебе еще?

Я долго и пристально вглядывался в голубизну ее глаз.

— Ты уверена, что не хочешь провести со мной ночь? — Нет, не уверена.

Мне стало ясно: она неплохо разбирается в людях, но предпочитает не сближаться с ними. Мария хотела было что-то добавить, но раздумала и вышла. Я остался в одиночестве сосать пиво. И удивительно быстро управился с ним. Одну бутылку решил оставить на утро и спрятал ее в холодильник.

Я спал как убитый и пробудился с мыслью, что наконец-то отоспался за все и еще на десять лет вперед. Сквозь плотно задернутые шторы в комнату проникал красноватый свет, обагряя кровью золотистые лики святых на иконах.

Я нежился на шуршащей постели, как младенец в люльке. Прикурил сигарету и затянулся с вожделением астматика, присосавшегося к ингалятору.

С сигаретой в зубах я слез с кровати. Мягкая овчина приятно щекотала босые ноги. Подойдя к окну, я отдернул шторы. Солнце было на своем месте и невозмутимо совершало привычный путь. Оно сверкало, как золоченое пасхальное яйцо. Жидкий туман с неохотой покидал городские улицы.

Сбросив пижаму, я сделал легкую разминку. Увы, раны тут же дали о себе знать. Да и обстановка, напоминавшая монашескую келью, не благоприятствовала занятиям такого рода, и потому я решил предаться кутежу.