Современный румынский детектив

Чтобы не попасть впросак, я решил сначала позвонить. Падал редкий снежок. С бутылками под мышкой я отправился искать телефон-автомат. Узнал по справочному нужный мне номер, а заодно и как туда добраться. Оказалось — в районе Таборного тракта, рядом с кинотеатром «Фаворит». Бутылки мешали мне. Немыслимо изогнувшись, я торопливо, чтобы не забыть, набрал номер. И пока в трубке раздавались гудки, ухитрился бросить взгляд на часы — шел десятый час. После трех гудков на другом конце провода отозвались:

— Алло!

Было плохо слышно, но в ее голосе угадывалось удивление и любопытство.

Прежде чем она успела поинтересоваться, кто это звонит, я положил трубку на рычаг и вышел из телефонной будки. Стоя на краю тротуара с драгоценной ношей, я пытался делать отчаянные знаки, чтобы привлечь внимание проезжавших мимо. С бутылками под мышкой я походил на Тантала, обреченного на вечные муки жажды. Как нарочно, ни одно такси не останавливалось: либо были уже заняты, либо ехали по заказу.

Наконец один частник смилостивился надо мной. Подрулив к кромке тротуара, он приоткрыл дверцу.

— Куда тебе?

— Таборный тракт. «Фаворит».

— Это тебе обойдется в пятьдесят леев.

Я не издал ни звука — будто язык проглотил.

— Ты слышишь? — Да.

— Хорошо. Чтобы потом не было разговоров. Залезай.

В машине было тепло и уютно, играла музыка, пахло сигаретным дымком. Я удобно устроился рядом с водителем, завернувшись в дубленку по самые брови, и не шевелился. Всю дорогу я хранил молчание. Шофер пребывал в прекрасном расположении духа и что-то насвистывал.

Когда мы приехали, я глянул на спидометр и протянул ему купюру в двадцать пять леев. В эту сумму входили и чаевые, которые я дал бы таксисту.

— Это что?

Не успел он опомниться, как я уже смылся. Водитель опустил окошко и заорал мне вслед:

— Хам!

Я не стал бы оборачиваться, даже если бы он кинулся за мной в погоню.

— Сам не знаю, почему я не сделал из тебя котлету! — вопил он во все горло, чтобы слышали прохожие.

Это было уже слишком. Я выхватил одну бутылку и, размахнувшись, как гранатой, сделал вид, что швыряю в него. Он живо поднял окошко и отъехал. Быстро же испарился его воинственный дух! Недаром в народе говорят, что нет ничего страшнее алкоголя.

Нужная мне улица оказалась отнюдь не рядом «Фаворитом», и еще довольно долго я плутал в поисках дома. В лифте мне попалась какая-то бабулька. Но, по счастью, ее совсем не волновало, к кому я еду, и не возмущала торчащая изо рта зажженная сигарета. Она только собралась завести светский разговор о погоде, как лифт остановился. Бабулька помогла мне выйти, любезно открыв дверь. Я взглядом поблагодарил ее, в ответ она тоже улыбнулась.

На площадке было темно, и мне пришлось шарить по стене в поисках звонка. Хозяйка распахнула дверь, даже не поинтересовавшись, кто это. На ней был скромный байковый халатик. Теплый желтый свет струился по плечам, как лимонадный дождь. Она не могла различить меня в темноте и беспомощно моргала.

Я зажег на площадке свет и улыбнулся.

— Вот так сюрприз! — воскликнула она.

Мокрые от снега волосы свесились мне на глаза, но это не помешало ей узнать меня. Ее лицо озарилось улыбкой, и я успокоился. Мне не впервые приходилось выступать в роли стрекозы[3], поэтому я тотчас же приступил к делу, заговорив шутливо-непринужденным тоном:

— Так уж случилось, что ты единственная муравьишка, с которой я знаком.

— Это больше смахивает на штурм пивной, чем на визит к даме, — с притворным испугом констатировала она, указывая на арсенал у меня в руках.

Свет на площадке потух. В глубине ее квартиры от сквозняка захлопнулась дверь. Внизу, в подъезде, залаяла собака и закричал ребенок: «Не хочу! Не хочу!»

— Может быть, ты впустишь меня?

— Попроси как следует.

— Не могу. Я отморозил ноги.

— Ну тогда проходи, капризная стрекоза, — проговорила она и отступила, давая мне пройти.

Мария Мушат — именно она оказалась моим муравьем-спасителем — обитала в достаточно скромном муравейнике: мебель была старая, обшарпанная, гладкие белые стены завешены иконами. Потемневшие от копоти строгие лики святых взирали на нас с немым укором. Толстые свечи плотно сидели в серебряных подсвечниках. Пахло смесью айвы и воска. Слегка смятое одеяло говорило о том, что хозяйка валялась на неразобранной постели, напоминавшей ложе послушницы.

На секунду у меня возникло ощущение, будто я очутился в монашеской келье. Однако глаза Марии излучали такое жизнелюбие, что я с радостью убедился в несправедливости своих подозрений. По-видимому, убранство комнаты сохранилось неизменным с тех времен, когда эта женщина после какого-то удара судьбы хотела отрешиться от мирских радостей. Ей это не удалось, боль прошла, и вернулось желание жить.

Мария уселась на кровать, поджав под себя ноги, как курица на насесте, и закурила. Я стоял перед ней, поглядывая то на нее, то на иконы на стенах.

— Садись, — сказала она.

Я присел на стул, сильно смахивавший на церковную скамью.

— Как тебе удалось разыскать меня?

— С помощью одного плута, намеревавшегося содрать с меня за это пятьдесят леев. Ты должна мне помочь. Это моя единственная надежда.