Я не расстраивался из-за того, что вновь угожу в каталажку, и был уверен, что радость легавых не станет раздражать меня. Тревожила только судьба ребенка. Я чуть было не расхохотался, сообразив, что мой арест льет воду на мельницу бьюшей жены. Она постоянно хает меня. И теперь бедный ребенок и впрямь будет пребывать в полной растерянности… Да, мне не хотелось думать о том, что ждет впереди.
Всю дорогу мы хранили молчание. Пока они занимались формальностями, связанными с моим размещением, я продолжал держать рот на замке. Меня тошнило от одного вида милицейской формы, а от надутых физиономий было просто невмоготу. Они обменивались между собой многозначительными взглядами. Усатый капитан, сидя на стуле, отдавал распоряжения.
Я стоял неподвижно, игнорируя любопытные взгляды. Многие из легавых с удовольствием расквасили бы мне нос, но сдерживались. И не потому, что это им было запрещено, а потому, что на мне лежало табу. Я был добычей их шефа, и они знали, что любому, кто тронет меня пальцем, влетит по первое число.
Чуть позже, когда им надоело таращиться, с меня сняли наручники и отвели на ночлег. Я спустился в подвал в сопровождении пожилого старшины и моего усача. Повсюду пахло краской и скипидаром. Мы остановились перед камерой — светлой и чистой, с зарешеченными окошками под потолком. Мне страшно не хотелось переступать порог. Я ждал, что кто-нибудь подбодрит меня.
— Будто ты здесь впервой, — съязвил щуплый охранник. Тяжелая рука капитана опустилась мне на плечо. Но прежде чем он успел толкнуть меня, я вошел сам.
— Слишком роскошная комната. Боюсь, у меня не хватит денег за нее расплатиться.
Усач в упор смотрел на меня, едва заметно ухмыляясь. Только тогда я оценил элегантность коричнево — оливковых тонов его костюма.
— О — ля — ля! Ну и щеголь! Только напрасно стараешься, в глазах женщин все равно не будешь выглядеть джентльменом, если это тебя волнует. Мужлан — он и есть мужлан. Чурбан неотесанный!
У щуплого охранника отвалилась челюсть. Он засуетился, начал одергивать форму и не чаял, как ему смыться. Не хотел видеть того, что, по его мнению, должно было последовать. Усач порылся в карманах и кинул мне сигареты и спички, которые я позабыл у Паула Ариона. Подобная снисходительность настолько поразила охранника, что он застыл на месте.
Великан иронически поглядьюал на меня, играя своим резиновым мячиком. Глаза его перестали лихорадочно блестеть, как тогда, в машине. Я улыбнулся ему. В ту же секунду он неожиданно бросил мне мячик в лицо. Я ухитрился поймать его, хотя мои руки уже порядком онемели в наручниках.
— Гм, — осклабился он. — Совсем, совсем неплохо. Ты мне все больше нравишься. Ты достойный противник. Вот уж кому я с удовольствием намял бы бока.
Он щелкнул пальцами, и я кинул мячик в его поднятую над головой ладонь. Он повернулся и ушел. Развалившись на нарах, я заорал ему вслед:
— До чего же ты великодушен! Постой, я еще не успел выразить тебе свою благодарность. Боюсь, когда ты вернешься, от нее и следа не останется. У таких, как я, государство конфискует все подчистую.
Я прикурил сигарету, но не успел затянуться.
— Смирно! — завопил, как полоумный, старшина.
Я мгновенно вскочил на ноги. Его голова доходила до того места на моей груди, куда я мог бы прикрепить орден Подвязки, если бы властям вдруг вздумалось проявить достаточную снисходительность и наградить меня, а я в свою очередь настолько бы обнаглел, что не стал бы возражать.
Приподнявшись на цыпочки, он попытался заглянуть мне в глаза и еще раз гаркнул:
— Смирно!
С сигаретой во рту, от дыма которой у меня слезились глаза, я послушно принял означенную позицию.
— Забыл, где находишься? Стоять!
— А разве я сижу? — задал я резонный вопрос, не вынимая сигареты изо рта.
В ответ он достаточно сильно врезал мне по зубам. Для мужчины его роста рука у него оказалась удивительно тяжелой. Я изобразил полное недоумение и пробормотал;
— Ладно, но сигареты дал мне…
— Отставить! Товарищ капитан и впрямь вернул тебе сигареты, но не сказал, что разрешается курить.
— Может, мне побежать спросить?
— Разговорчики! Смирно! Заруби себе на носу: я приказываю, а ты докладываешь. Отвечать только "есть" и"здравия желаю". Ясно?
— Есть, здравия желаю!
— Ну, паразит! Снять ремень, вытащить шнурки, сдать курево и так далее! Выполнять!
Я добросовестно протянул ему все, что он просил, и с огорчением пожал плечами:
— Очень сожалею, но "и так далее" у меня нет.
Он в упор смотрел на меня, соображая, не издеваюсь ли я над ним.
— Ты мне свои выкрутасы брось! А то схлопочешь. Я не такой отходчивый, как другие… Вольно!
Отвернувшись от него, я вздохнул и опять разлегся на нарах. Прежде чем уйти, он еще раз прошелся по комнате, будто изучая, все ли в порядке. Когда он положил руку на щеколду, я окликнул:
— Эй, ты!
Охранник не поверил своим ушам, и под его изумленным взглядом я прямо на нарах вытянулся по стойке "смирно", уставившись на ползущую по потолку муху.
— Эй, ты! Который час?
Он, как загипнотизированный, смотрел на меня. Затем, сообщив время и заговорщицки подмигнув, как бы случайно выронил сигареты и спички.