Совы охотятся ночью

— Ну на кой черт мне сдался «Аттикус Пюнд» на японском? А еще там были рукописи, экземпляры с правкой, блокноты и разные черновики. Я даже нанял одного парня из Ипсуича, чтобы тот отвез все это на своем грузовике на местную свалку. Но тут случились две вещи. Сначала мне позвонили из одного американского университета. Сказали, что сожалеют о смерти Алана, и выразили заинтересованность в приобретении его архива. Обратите внимание на формулировку: «в приобретении»! Американцы не обещали заплатить, по крайней мере напрямую, но ясно дали понять, что старые рукописи и прочие бумаги Конвея имеют ценность. А потом — это было еще до того, как завещание вступило в силу, и я сидел тогда на мели — я решил продать часть принадлежавших Алану книг. Я отобрал кое-что из романов Агаты Кристи. У него, как вам известно, ее было немерено. Так что я взял несколько томов и отнес их в букинистический магазин в Феликстоу. Мне сильно повезло, что владелец его оказался человеком порядочным. Он честно сказал, что поскольку это все сплошь первые издания, то они представляют собой небольшое состояние! Одна только книжка про Роджера Экройда стоила две тысячи фунтов. А я-то рассчитывал выручить деньжат на картошку с рыбой… Причем не на ту картошку с рыбой, которую подают здесь!

— Выходит, все это до сих пор у вас, — заметила я.

— Я предложил университету назвать цену. И до сих пор жду ответа. Но я все сберег — до единой бумажки! У меня было намерение разобрать архивы и разложить все по порядку, но руки до этого пока не дошли — я ведь тот еще лентяй. Но после вашего звонка я собрал все, что смог найти касательно романа «Аттикус Пюнд берется за дело». Речь ведь шла об этой книге, точно?

— Да.

— Вам повезло, что у него все было помечено. Это ведь Алан. Если кто-то публиковал о нем что-то в газетах, он делал вырезку и вклеивал в книгу. Конвей был настоящим экспертом по части себя самого. — Джеймс ехидно усмехнулся. — Буду рад, если вы вернете со временем эти материалы. Не исключено, что вы смотрите сейчас на источник моего существования в старости.

Мне как-то сложно было представить Джеймса Тейлора стариком.

— Он вам что-нибудь говорил насчет убийства?

— Алан никогда не обсуждал со мной свои книги, даже если вставлял в них меня. Но как я уже сказал, домой он тогда вернулся изрядно повеселевшим. Передам вам единственную фразу, которую Алан мне сказал: «Они взяли не того человека». Его это очень забавляло.

— Он имел в виду Штефана Кодреску?

— Не слышал такого имени.

— Это тот парень, которого арестовали.

— Ну, видимо, про него Алан и толковал. Он был знаком с детективом, который проводил расследование, и был уверен, что тот напортачил по полной программе.

— Но имя настоящего убийцы Конвей вам не назвал?

— Нет. Сожалею.

— Как вы думаете, если бы Алан в самом деле знал, кто убил Фрэнка Пэрриса, он бы сказал? В особенности учитывая, что Фрэнк был ему другом.

Джеймс поморщился:

— Вовсе не обязательно. Мне Алан в целом нравился, но по временам он вел себя как конченый засранец. Это был один из самых жутких эгоистов, каких мне только довелось встречать. Полагаю, ему не было никакого дела ни до Фрэнка Пэрриса, ни до его убийцы. Кстати, вполне возможно, что он ничего такого и не знал. А вы сами-то в курсе, что там на самом деле стряслось? — Джеймс указал на меня вилкой.

— Нет, — призналась я.

— Ну ничего, вы непременно это выясните. — Он улыбнулся. — Я вот что скажу, Сьюзен. Забавно, что мы оба сидим здесь, снова вместе. И дух Алана витает где-то над нами. Интересно, оставит ли он когда-нибудь нас в покое? — Тейлор поднял бокал. — За Алана!

Мы чокнулись.

Но пить я не стала.

Сесили Трехерн