Совы охотятся ночью

Они с матерью уже тогда жили в Тоули-на-Уотере, в домике таком маленьком, что одному приходилось прижиматься к стенке, чтобы дать другому пройти. В школе Эрик не блистал, а потому, окончив ее, перебивался разными заработками в Тоули: в пабе, в лавке мясника, в местном порту. Но нигде надолго не задерживался. Хотя к началу Второй мировой Эрик достиг призывного возраста, в армию его не взяли — он родился косолапым. В детстве мальчишки дали ему прозвище Увалень, а девчонки даже не смотрели в его сторону и вечно хихикали, когда он ковылял по улице. Эрик записался добровольцем в местное ополчение, но даже там никто не был ему рад.

Война закончилась. В Тоули поселилась Мелисса Джеймс, и Филлис поступила к ней в услужение. Поскольку выбора у Эрика по большому счету не было, он последовал за матерью, которая совмещала должности экономки и поварихи. Он стал дворецким, шофером, садовником и разнорабочим в одном лице. Но не посудомойщиком. Вот на это он никогда не подряжался.

Теперь, когда Эрику уже исполнилось сорок три, он начал понимать, что больше от жизни ждать нечего. Что ж поделать, если такие карты достались ему при раздаче. Его удел мыть машину, полировать серебро, говорить: «Да, мисс Джеймс» и «Нет, мисс Джеймс». Но даже в модном красивом костюме, который хозяйка ему купила и обязывала надевать, когда он возил ее в город, Эрик по-прежнему оставался Увальнем. И останется им навечно.

Он откусил от флорентини, уже немного поостывшего, и посмаковал брызнувшее на язык масло. Это тоже часть ловушки: мама вкусно готовит, а он ест ее стряпню и толстеет.

— Если проголодался, в жестянке есть кокосовые печенья, — сказала Филлис, немного смягчившись.

— Они черствые.

— Давай подержу их пару минут над плитой, и они сразу станут первый сорт.

Даже проявляя заботу, мать ухитрялась его унизить. Ему что, полагается благодарить за объедки, которые остались после Мелиссы Джеймс и ее приятелей? Сидя за столом, Эрик чувствовал, как внутри его закипает гнев. Он заметил, что с недавних пор гнев этот стал более темным и куда менее контролируемым. И не только гнев, но и другие эмоции тоже. Чандлеру подумалось, не стоит ли поговорить об этом с доктором Коллинзом, лечившим его от простуд и мозолей. Доктор Коллинз всегда держался с ним по-дружески.

Но Эрик знал, что не сделает этого. Не расскажет никому про обуревающие сердце чувства, потому как не его вина, что они постепенно накапливаются, и ничего тут не изменить. Лучше уж держать их внутри, это его тайна.

Если только Филлис уже не проникла в нее. Иногда по тем взглядам, которые она бросала на сына, Эрик начинал подозревать, что так оно и есть.

Хлопнула дверь, и в кухню вошла Мелисса Джеймс, в брюках с высокой талией, шелковой рубашке и пажеской курточке с золотистыми пуговицами. Эрик проворно вскочил, оставив на столе недоеденное печенье. Филлис повернулась, вытирая руки о передник, словно давая этим понять, как сильно занята.

— Нет нужды вставать, Эрик, — произнесла Мелисса. Родилась она в Англии, но так долго проработала в Голливуде, что в некоторых ее словах безошибочно угадывался гнусавый американский акцент. — Я просто хочу прошвырнуться в Тоули…

— Мне вас отвезти, мисс Джеймс?

— Нет. Я возьму «бентли».

— Я только что закончил его мыть.

— Чудесно! Спасибо.

— В какое время изволите ужинать? — спросила Филлис.

— Я как раз и зашла сюда, чтобы это обсудить. Фрэнсис нынче уезжает в Барнстепл. У меня немного болит голова, так что я сегодня рано отправлюсь на боковую.

«Ну вот, опять, — отметил про себя Эрик. — Англичанка сказала бы „лягу спать“, а не „отправлюсь на боковую“». Американизмы увешивали Мелиссу, словно дешевые украшения.

— Могу подогреть вам супчик, если угодно. — В голосе Филлис прорезалась забота. С ее точки зрения, суп был равносилен лекарству, только обладал еще бо́льшим эффектом.

— Мне тут подумалось, что вы можете навестить вечером свою сестру. Эрик отвезет вас на «бентли».

— Это так мило с вашей стороны, мисс Джеймс.

Сестра Филлис, тетка Эрика, жила в Бьюде, немного дальше по побережью. Ей с недавних пор нездоровилось, шла речь о возможной операции.

— Я буду к шести, — продолжила Мелисса. — И как только вернусь, вы оба свободны как пташки, и приятного вам вечера.

Эрик словно бы лишился дара речи. Такое происходило всякий раз, стоило Мелиссе Джеймс войти в комнату. Причина заключалась не только в том, что Мелисса была удивительно красива. Она вдобавок была еще и кинозвездой. Едва ли нашелся бы в Англии человек, который не узнал бы эти белокурые волосы, почти по-мальчишески коротко остриженные, эти пронзительно-голубые глаза и фирменную улыбку, только выигрывающую в обаянии благодаря тонкому шраму в углу рта. Даже сейчас, проработав на нее не один год, Эрик не мог до конца поверить, что эта небожительница и в самом деле находится в одном с ним помещении. Когда он смотрел на мисс Джеймс, то представлял себя в кино, и женщина эта казалась ему возвышенной и недоступной, словно на экране.

— Значит, до скорого. — Мелисса развернулась на каблуках и вышла из кухни.