Сожженные революцией

Летом развернулось генеральное наступление белых от Царицына до Одессы.

2 августа 1919 года в большевистской «Правде» было напечатано краткое сообщение о том, что «в бою с белогвардейскими бандами Деникина на Украинском фронте погиб смертью славных командир бронепоезда имени тов. Худякова известный революционер Железняков Анатолий Григорьевич».

При отступлении красных от Екатеринослава бронепоезд Железнякова оказался отрезан от своих. Командир принял решение пробиваться с боем через станцию Верховцево, занятую белыми войсками Шкуро. На всех парах, ведя огонь из пушек, пулемётов, винтовок, стальной состав промчался мимо станционных построек. Прорыв удался, но в разгар боя казачья пуля ударила в грудь Железнякова, который в это время стрелял по врагу, высунувшись из командирской башенки. Смерть наступила через несколько минут. Это случилось 26 июля 1919 года.

Такова общепринятая версия его гибели. Выдвигались, конечно же, и иные версии. Суть их сводится к тому, что роковая пуля прилетела не снаружи, а изнутри вагона, что легендарный матрос, вольный сокол революционной свободы, был убит по приказу кого-то из большевистских вождей. Доказать или опровергнуть сие невозможно. Однако ж, действительно, с какой стати командир бронепоезда будет в разгар боя, под градом пуль, высовываться чуть ли не по пояс из бронированного вагона? Зачем ему стрелять из нагана, если в это же время ведут огонь пушки и пулемёты? А с другой стороны, чёрт его знает, этого Железнякова. Может быть, охватил его азарт битвы, закипело неугомонное сердце, не выдержал он – и сунулся смерти навстречу…

Тело его было доставлено в Москву. 3 августа 1919 года буревестник анархии был похоронен на Ваганьковском кладбище рядом с могилой комдива Киквидзе, погибшего на полгода раньше.

Круг седьмой

Александра Коллонтай, Павел Дыбенко

Беглецы

Пошёл я вновь бродить – уныньем изнываяИ взоры вкруг себя со страхом обращая,

Как узник, из тюрьмы замысливший побег,Иль путник, до дождя спешащий на ночлег.А. С. Пушкин

I

Видение Серафима

В январе 1918 года в облике Петрограда уже явственно проступали могильные черты. Погода стояла снежная и вьюжная, не особенно морозная. Люди ещё сновали по улицам, перестукивались извозчичьи экипажи, порыкивали автомобили, позванивали трамваи. Местами и временами бывало людно и оживлённо, случались демонстрации с транспарантами и пением песен, случались уличные митинги, даже и со стрельбой. Но на всём лежали сероватые предсмертные тени. Отовсюду наступал хаос. Неубираемый два месяца снег разрастался грязными сугробами вдоль и поперёк улиц. Угасали витрины магазинов. Не горела половина уличных фонарей, и их длинные крючкообразные силуэты темнели по краям тротуаров, как виселицы. Всё меньше оставалось по вечерам освещённых окон, всё больше домов щербато скалилось проёмами без стёкол. Ощущался голод. Движение людей в этом тёмном заснеженном пространстве постепенно утрачивало жизненную упругость и всё больше напоминало копошение личинок в туше павшей лошади.

Утром 13 января послушнику Александро-Невской лавры, имя коего утрачено (назовём его Серафимом), было видение. Он шёл по Старо-Невскому в направлении лавры, крепко прижимая к животу свёрток с десятью картофелинами и парой свёкол – с теми дарами, что ему удалось добыть себе и духовному отцу на пропитание. Он шёл, не особенно оглядываясь по сторонам, – и вдруг услышал трубные звуки, увидел неизречённый свет фар и огненную колесницу, которая неслась прямо на него сквозь снежную крупу. На колеснице восседала жена, одетая в пурпурную одежду с серебристым боа на плечах; в руке её – что-то похожее на чашу. Лик её был красив: мягкие линии подбородка спорили с энергичным разлётом бровей; в глазах – очарование и ярость. За правым её плечом стоял ангел, облачённый в белые одежды, с образом богоматери на персях; за левым плечом – чёрный демон в матросском бушлате, с огненными угольями вместо глаз. Послышалось пение, как хор множества прекрасных детей, – и тут же заглушено было злобной многоголосой матросской матерщиной.

Видение исчезло в зимней пелене, и Серафим не понял его значения.

В тот же день попозже в лаврские ворота въехал, медленно колыхаясь, легковой автомобиль. За ним на нескольких грузовиках следовал отряд вооружённых матросов. Через несколько минут наместник лавры епископ Елисаветградский Прокопий держал в руках бумагу и от волнения с трудом разбирал отпечатанный на машинке текст: «Вследствие постановления народного комиссара о реквизиции всех помещений со всем инвентарём и ценностями, принадлежащих Александро-Невской лавре, настоящим предписывается Вам сдать все имеющиеся у Вас дела по Управлению домами, имуществом и капиталами лавры уполномоченному лицу…» Подпись: «Народный комиссар Коллонтай».