Сожженные революцией

Андрей Белый. Из воспоминаний об Александре Блоке:

«…Ещё на Николаевском вокзале парикмахер, бривший меня, сообщил, что сегодня рабочие пойдут к царю с требованием их принять, что они правы, что дольше так жить нельзя. Тон этих слов лежал на всём, – на том, как прохожие оглядывали друг друга, чувствовалось что-то чрезвычайное; полиции нигде не было видно; отряды солдат, поскрипывавшие по морозу, тащились с походной кухней, дымя в мороз. Всё это поразило меня на Литейном мосту. Наконец, я был в Гренадерских казармах… Умывшись с дороги, я тотчас отправился к Блокам и нашёл их всех… в сильном волнении… Александра Андреевна беспокоилась за мужа, вынужденного долгом службы защищать какой-то мост и вместе с тем с глубоким отвращением относившимся ко всем видам репрессий… А. А. более волновался тем, что будут расстрелы и выражал своё возмущение по адресу правительства, превращавшего манифестацию в восстание»[85].

События этого дня, вошедшего в историю под именем Кровавого воскресенья, не затронули напрямую семью Блок. Но оставаться по-прежнему в таинственном приделе Иоанна, хранить огонь лампад – было уже невозможно. В России начиналась революция. Впрочем, предчувствие великих потрясений – земных, а не небесных – томило Блока уже давно, заставляя решительно менять художественную манеру, образный строй и тематику стихов.

Ещё в марте 1903 года, когда ничто не предвещало великих потрясений (Савинков – ссыльный в Вологде), он пишет неожиданное:

– Всё ли спокойно в народе?

– Нет. Император убит.Кто-то о новой свободеНа площадях говорит.

В конце того же года (Савинков уже вступил в Бе-О эС-эР) сквозь лирико-мистический звёздный туман прорываются остро-социальные «Фабрика» и «Из газет». Последнее стихотворение, написанное в реалистической манере неровным размером, приближающимся к свободному (акцентному) стиху, с использованием приблизительных и неточных рифм, свидетельствует о поиске новых стихотворных форм. В 1904 году (уже убит Плеве) Блок пишет поэму-цикл «Её прибытие», произведение в целом неудачное, незавершённое, насыщенное выдуманными образами и условным пафосом, однако же вдохновлённое смутно-напряжённым ожиданием великих перемен. В это же время в его творчество вторгается новая тема: Город. Огромный Петербург – новое воплощение апостольского Рима и апокалиптического Вавилона, двуликий град, святой и грешный, мир блестящих витрин и тусклых фонарей, рождающих чудовищные тени, тёмный лабиринт людских пороков и страданий – становится действующим лицом стихов Блока. Преодолевая мистическую риторику, отодвигая в сторону вымышленные книжные образы (красных карликов и лучезарных жён), на первый план выходят и говорят новым языком новые персонажи: красный комод, рыжее пальто, собачьи уши, фабрика, дощатый забор, площадная проститутка, её клиент с пробором в волосах, митинговый агитатор, хмурые рабочие, пьяницы с глазами кроликов…

Поиск нового и предчувствие великих перемен порождают в стихах Блока ещё одну тему. С января по октябрь 1905 года он пишет стихи, собранные позднее в цикл «Пузыри земли». Фантазийные, сказочно-весёлые и причудливо-печальные образы этих стихов – болотные чертенятки, колдун, русалка, светляки, Весна, Царица, Эхо – свидетели неустойчивости, странности окружающего мира, в котором добро и зло, прекрасное и безобразное смешиваются, совокупляются, меняются местами. Необычайность содержания раскрепощает форму: эти стихи становятся для Блока лабораторией стиховедческих открытий. Сложные ритмы, вольные стихи, игра строф, чередование размеров, эксперименты с рифмами – всё это придаёт мастерству Блока свободную завершённость. Но настроение этих стихов тревожно.

Продолжением «Пузырей земли» становится «Ночная фиалка» – магически-чарующее повествование, уводящее героя и читателя в инобытийный мир, в котором столетья проходят как единый миг и заветная прялка в руках некрасивой девушки прядёт нить: ожидание нечаянной Радости, противопоставленной здешнему тягостному миру.

Засим следует «Балаганчик» – сценическое произведение в стихах и прозе, жанр которого невозможно определить: печальная комедия, гротескная трагедия, пародия на собственную жизнь, поэма о разрушении прекрасных иллюзий, о безысходности «картонного» бытия… В «Балаганчике» темы и образы «Прекрасной Дамы» явлены в кукольном действе площадного балагана, но и балаган-то не подлинный, выдуманный; всё в нём не то, чем кажется, а истинны только неистинность картонных фигур и щемящая боль потерявшего Коломбину Пьеро.

Блок меняется. Возвышенно-условное, статичное единство «Стихов о Прекрасной Даме» расколото; в стихах 1904–1906 годов всё отчётливее проступает мотив трагической неуравновешенности мира.