Сожженные революцией

Две бездны – свет и смерть – наполняют сердце невыносимой полнотой.

Сердце!Ты будь вожатаем моим. И смертьС улыбкой наблюдай. Само устанешь,

Не вынесешь такой весёлой жизни,Какую я веду. Такой любвиИ ненависти люди не выносят,Какую я в себе ношу.

Кто знает, может быть, в этих стихах разгадка непонятной и мучительной смерти Блока?

IV

«Захвачен вихрем взрыва…»

В то время как Блок измерял бездну смерти стихами, Савинков продолжал свои опыты с нею при помощи послушных ему людей и динамита.

Подготовка покушения на великого князя Сергия Александровича и осуществление оного подробно и прочувствованно описаны в «Воспоминаниях террориста». Видно, этот сюжет доставляет автору особенное тревожное удовольствие: «приятно и страшно вместе». Он дорисовывает тут образ Каляева – с таким чувством, с каким гимназист старшего класса в рукописи, скрываемой под подушкой, живописует лик любимой девушки.

Между прочим, тут он создаёт легенду, которую потом поколения читателей будут принимать за истину, которая ляжет в основу популярных статей и киносценариев. Вот, всё уже готово к совершению «акта», и вечером 2 февраля Янек выходит с бомбой на Воскресенскую площадь караулить великого князя. Савинков – в Александровском саду, ждёт. Вот в морозной тьме и вьюге промчалась карета со знакомым гербом. О дальнейшем – цитата.

Из «Воспоминаний» Бориса Савинкова:

«Каляев бросился навстречу наперерез карете. Он уже поднял руку, чтобы бросить снаряд. Но, кроме великого князя Сергея, он неожиданно увидал ещё великую княгиню Елизавету и детей великого князя Павла – Марию и Дмитрия. Он опустил свою бомбу и отошёл. Карета остановилась у подъезда Большого театра.

Каляев прошёл в Александровский сад. Подойдя ко мне, он сказал:

– Я думаю, что я поступил правильно, разве можно убить детей?..»[92]

И снова так убедительно, и снова – «то, чего не было». Рассказ Савинкова об этом героическом непокушении (прямо памятник Каляеву ставить, как в Трептов-парке, со спасёнными детьми на руках) не подтверждается никакими надёжными источниками. Кто видел эту сцену? Никто (вечер, темно, вьюга). Заметьте: сам Савинков видеть не мог, он ожидал развязки в Александровском парке. Кто рассказал? Савинков же, со слов Каляева, когда последний гнил уже в безымянной могиле. Кто может поправить или опровергнуть рассказчика? Никто. Охрана и «те, кому следует» никакой попытки покушения 2 февраля не заметили.

Ну, может быть, плохо смотрели. Однако насколько вероятна описанная ситуация? Террорист с бомбой кидается наперерез великокняжеской карете, которая не шагом тащится, а спешит изо всех лошадиных сил. В распоряжении террориста – доли секунды, для того чтобы совершить бросок; промедли он – либо карета промчится мимо, либо его самого заметят и схватят. И вот он успевает, замахиваясь бомбой, заглянуть в окошко кареты, разглядеть в лицо пассажиров, да ещё опознать в них воспитанников Сергия – Марию и Дмитрия. И затем ещё успевает принять решение, и опускает занесённую руку, и отходит в сторону, в снежную мглу, никем не видимый.

Невозможно!

Зато как красиво выглядит! Какая шекспировская сцена в приключенческой обложке! И какими многоцветными гранями играет в савинковских «Воспоминаниях» явление следующее: Каляев и великая княгиня Елизавета Фёдоровна! встреча в тюремной камере убийцы и вдовы убитого! Она прощает его, но он не раскаивается ни в чём. И остаётся с гордо поднятой головой, со светлым взором подвижника и поэта перед лицом грядущей смерти.

То, что произошло на самом деле, выглядит вовсе не так лучезарно-паточно.

Из воспоминаний Александра Ивановича Спиридовича, в 1905 году – подполковника, начальника Киевского губернского жандармского управления (автор, хотя и не был очевидцем события, черпал информацию о нём из следственных источников):