Сожженные революцией

Об этой истории, хитро сплетённой адскими силами из лоскутов самообмана, лжи, страха, алчности, тщеславия, ненависти и прочих неутолённых страстей человеческих, мы распространяться не будем. Напомним только то, что общеизвестно: глава Боевой организации и верховный руководитель всех вышеописанных революционных человекоубийств был высокооплачиваемым секретным агентом полиции, чему лидеры партии эсеров получили неопровержимые доказательства в конце 1908 года.

Вся деятельность Боевой организации направлялась агентом-провокатором и его покровителями из Особого отдела Департамента полиции. Причём раскрыт был этот суперобман не усилиями революционеров, а лишь вследствие интриг между чиновниками того же Департамента полиции.

Савинков, управлявший, как некий демиург, судьбами людей – сам, оказывается, был куклой, которую дёргали за нитки всякие нечистые руки.

Это катастрофа. Савинков – такой – никому не нужен. И он начинает писать – как Наполеон на острове Святой Елены. Цель всех писаний одна: самооправдание и самовозвеличение. Его мемуары неправдивы; его романы многословны, населены ходульными образами и наполнены разглагольствованиями на религиозно-нравственные темы. В сущности, это всё равно что слащавые романы о любви, написанные отставной проституткой.

Но русская читающая общественность хотела именно таких откровений. Чуткая Зинаида Гиппиус, пророчествующий Дмитрий Мережковский, «поздний римлянин» Максимилиан Волошин почувствовали это и благословили творения писателя В. Ропшина. Как не благословить отчёты об экспериментах со смертью!

Но мы на этом вот месте теряем интерес к Борису Савинкову. Следующие семь лет его жизни представляются нам бессмысленными. Во всяком случае, рассказывать о них нечего. Пустота. Провал.

Лучше обратимся к страстотерпцу духовных распутий – Блоку.

VI

Двери страшного мира

Чем мучительнее было внутреннее раздвоение Блока, тем увереннее и бесспорнее становились его стихи, прочнее положение в литературном мире. С 1907 года систематически публикуются его критические статьи в новом московском символистском журнале «Золотое руно», появляется стабильный литературный заработок. В том же году отдельной книжкой была издана «Снежная маска». В 1908 году выходят два сборника: «Земля в снегу», в который вошли «Снежная маска» и другие стихи 1907–1908 годов, и «Лирические драмы» («Балаганчик», «Король на площади», «Незнакомка»). Он переводит со старофранцузского «Действо о Теофиле» Рютбёфа (XII век); участвует в работе над первым томом собрания сочинений Пушкина под редакцией С. А. Венгерова. Продолжает творить в лирико-драматическом жанре: в 1908 году пишет «Песню Судьбы» для Художественного театра Станиславского. Пьеса вышла неудачной и поставлена не была, но в ней исподволь проявляется ещё одна новая для Блока тема – Россия, её две бездны: трагическое прошлое и загадочное будущее, меж коими затеряно убогое настоящее.

Эта тема становится главной в цикле «На поле Куликовом», четыре из пяти стихотворений которого были написаны в июле 1908 года в Шахматове, а пятое, заключительное – в декабре в Петербурге; к ним примыкает стихотворение «Россия», написанное в октябре. Любопытно, что на Куликовом поле, том самом, меж Непрядвою и Доном, Блок не бывал. Он вообще почти нигде, кроме Петербурга, Москвы и Шахматова, не бывал в России, не путешествовал по её просторам, не видал ни её степей, ни тайги, ни бескрайней тундры, ни великих рек. Строки «Река раскинулась, течёт, грустит лениво…» написаны близ берегов маленькой подмосковной речушки Сестры, вытекающей из озера Сенеж. Тем удивительнее, насколько точно сформулированы в стихах Куликовского цикла сокровенные мотивы русского исторического самосознания:

О, Русь моя! Жена моя! До боли  Нам ясен долгий путь!

Наш путь – стрелой татарской древней воли  Пронзил нам грудь.…И вечный бой! Покой нам только снится  Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица  И мнёт ковыль…

Чем было вызвано неожиданное обращение петербургского интеллигента к описанию российских дорог с расхлябанными колеями, к поэзии степей, к памяти о пролитой на них крови? Отчасти – нарастающим разочарованием в русской интеллигенции, в стремлении выйти за пределы её социальных и духовно-культурных ценностей. В это же самое время, в ноябре 1908 года, он выступает в Религиозно-философском обществе с докладом «Народ и интеллигенция», опубликованном в виде статьи под заголовком «Россия и интеллигенция» в первом номере «Золотого руна» за 1909 год. Здесь он (без особой, правда, оригинальности) противопоставляет интеллигенцию с её нравственной непоследовательностью и культурной ограниченностью народу, который велик и целен, но спит, и пробуждение его станет смертным часом интеллигенции.