Сожженные революцией

10 октября 1912 года, когда было написано это стихотворение, Блок не мог знать, что ему предстоит прожить ещё девять лет, пройти ещё один круг бытия, узреть неслыханные перемены и невиданные мятежи. И творчество его завершится не апофеозом ледяной безнадёжности, а новым всплеском снежного пламени, в котором, как отпечаток света на фотобумаге, проявится лик Христа.

VII

Глухие годы

Жизнь, в которой, казалось, всё перегорело, шла своим чередом. В 1911 году, почти одновременно с первым томом «Собрания стихотворений», вышел четвёртый сборник стихов «Ночные часы». Летом того же года совершена была, на сей раз в одиночку, заграничная поездка (Германия, Франция, Бельгия и Голландия), в поэтическом творчестве почти не отразившаяся. В следующем году возникает новый театральный проект – сценарий балета или оперы на сюжет из французского средневековья, о трубадуре и его возлюбленной. Инициатором проекта выступил молодой чиновник Дирекции императорских театров, камер-юнкер и богач Михаил Иванович Терещенко (в будущем он станет министром Временного правительства, будет арестован в Зимнем дворце в ночь с 25 на 26 октября 1917 года, отсидит в каземате Петропавловки, уедет за границу, где благополучно доживёт до 1956 года).

Из театральных начинаний опять ничего не вышло, но приятельские отношения с миллионером-меценатом, основателем издательства «Сирин», сохранились, а планы сценария выросли в объёмную драму «Роза и крест». Драма была закончена в январе 1913 года и в том же году напечатана в альманахе «Сирина». Станиславский взял её в Художественный театр, были репетиции, но до сценического воплощения дело так и не дошло. Действие драмы разворачивается в далёком и непонятном XIII веке в далёкой и непонятной средневековой Франции, во время Альбигойской войны. Две линии сюжета – жертвенная любовь рыцаря-неудачника Бертрана к графине Изоре и таинственное звучание в душе Изоры песни трубадура Гаэтана – сходятся в финальном аккорде: Бертран погибает, стоя на страже любовного свидания своей прекрасной дамы и пустого красавчика Алискана. Пьеса весьма поэтична, оживлена характерами персонажей, но ей не хватает правды действия, сценической жёсткости; в ней слишком много от литературы и мало от театра.

Театр не был стихией Блока, хотя Блок с юности страстно увлекался им, так же как и Любовь Дмитриевна. Супруга Блока уже давно сделалась профессиональной (хотя и не очень успешной) актрисой, работала в труппе Мейерхольда, жила богемной жизнью. В 1912–1913 годах в их взаимоотношениях наступает новая тёмная полоса, вновь измены, дело едва не доходит до разрыва. Обстоятельства эти косвенно отразились в драме «Роза и крест», а также в стихах, включённых Блоком впоследствии в раздел «Возмездие» третьего тома «Стихотворений»:

Дева Света! Где ты, донна  Анна? Анна! Анна! – Тишина.

В литературной жизни тридцатитрёхлетний Блок теперь занимал прочное, но несколько унылое положение: бесспорный мэтр, живое ещё (пока) олицетворение умершего символизма.

Круг символистов окончательно распался; сама идеология этого ещё недавно могучего литературно-художественного течения сделалась анахронизмом. Новые ветры носятся в воздухе. На смену платоническим созерцаниям и мистическим прозрениям символистов приходят нарочито заземлённые, профессионально-литературные установки «Цеха поэтов» и неостановимое до скандальности новаторство «Гилеи». Агрессивно наступают новые «измы»: акмеизм, футуризм. Блок с интересом смотрит на эту публику, во многих стихах и стихотворцах находит талант. Но они – чужие. Отзывы Блока о них обычно доброжелательны, иногда критичны, всегда отчуждённы.

Об Ахматовой: «Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо писать как бы перед богом». О футуристах-гилейцах: «Подозреваю, что значителен Хлебников. Е. Гуро достойна внимания. У Бурлюка есть кулак. Это – более земное и живое, чем акмеизм». О Есенине: «Стихи свежие, чистые, голосистые, многословный язык». О новомодном «эгофутуристе» Игоре Северянине: «Я теперь понял Северянина. Это – капитан Лебядкин».

Им с ними не по пути. И ни с кем. Он сам по себе. Он один.

Летом 1913 года – снова заграница: Париж – Гетари – Биарриц – Париж; теперь вместе с Любой. Взаимоотношения не очень радостные, перспективы их развития – тоже.

Из записных книжек Блока. 1913 год.

16 июля: «Вечером – горькие мысли о будущем и 1001-й безмолвный разговор о том, чтобы разойтись».

17 июля: «Утром – разговор до слёз. Потом весь день дружны».

22 июля: «Со вчерашнего дня нашла опять тоска».

4 августа: «…Как будто жизнь кончается. Какая безысходность на рассвете!»[97]

После завершения «Розы и креста» в творчестве (и в жизни?) Блока наступила пауза – как будто ожидание чего-то нового. «Какая-то дремота перед взрывом», говоря словами поэта Михаила Кузмина.

Взрыв не замедлил свершиться. Его отголоски звучат в стихах, по интонации напоминающих восклицания выздоравливающего тифозного больного: