Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Завершив досмотр и заполнив документы, надзиратель сразу же направил меня в маленький медицинский кабинет в дальнем конце коридора. Медсестра представилась и расспросила меня о здоровье, уделяя особое внимание серьезным заболеваниям и лекарствам, которые я принимал на тот момент. Я рассказал о поездке в отделение неотложной помощи больницы Западного Саффолка и о том, что ноги у меня отекли не из-за ТГВ.

— Почему вы оказались в тюрьме? — поинтересовалась медсестра.

Я кратко рассказал о случившемся и сообщил, что работал хирургом-консультантом.

— Теперь понятно, почему вы так хорошо рассказываете о своей медицинской истории и лекарствах, которые принимаете.

Она порекомендовала как можно скорее обратиться в тюремный медицинский центр, чтобы измерить давление, и дала мне лист А4, на котором были написаны часы приема: с 07:00 до 08:00, с 11:00 до 12:00 и с 13:30 до 14:00. В другое время принимали только пациентов с неотложными проблемами и тех, кто записался заранее.

Меня определили в одноместную комнату на первом этаже корпуса для новоприбывших, самом отдаленном из всех тюремных корпусов. В комнате был туалет. Из окна было видно Северное море, и его близость объясняла, почему в здании было так холодно даже в теплое время года. Персонал настойчиво повторял, что камеры видеонаблюдения располагались по всей тюрьме и вдоль всех близлежащих дорог. Заключенным было запрещено входить в любые тюремные корпуса, кроме того, где они содержались. Хотя по территории проходило шоссе, вход в тюремные здания широкой публике был строго запрещен. Комнаты, где мы жили, были не просторнее, чем в Хайпойнте, но никто не называл их камерами. Вероятно, это отражало большую степень свободы, предоставленную заключенным. Предыдущий обитатель моей комнаты явно не потрудился убрать за собой, и стены, пол, туалет и раковина были грязными. Я знал, что через одну-две недели меня переведут из этого корпуса, но все равно прибрал. Получив стандартный комплект постельного белья, я заметил, что покрывало было очень тонким — нужно было настроиться на холодные ночи.

В общественной зоне находилась столовая, смежная с кухней. В первый вечер я взял еду и сел за стол с другими заключенными, обсуждая разные аспекты тюремной жизни. Это был первый раз, когда не пришлось есть в камере.

* * *

Перекличка была в 07:30. Мне напомнили, что это трудовая тюрьма, поэтому нужно записаться на работу. Вариантов было мало: мыть коридоры, подметать территорию вокруг здания и запускать стиральные машины. Тюрьма была переполнена, а рабочие места — в дефиците. Мне показали кабинет, в котором позднее должна была пройти лекция для новоприбывших, а пока я должен был незамедлительно найти себе занятие и приступить к работе.

Я подошел к бригадиру, мускулистому белому заключенному в татуировках. В тюрьмах закрытого типа было много представителей этнических меньшинств, но в этой их было гораздо меньше. Позже я узнал, что к просьбам белых заключенных о переводе в другую тюрьму относились более благосклонно.

Представителей этнических меньшинств обычно приговаривали к более долгим срокам, поэтому они дольше находились в тюрьмах закрытого типа и реже встречались в открытых.

Бригадир спросил у меня только имя, тюремный номер и номер комнаты.

— Я хочу, чтобы следующие семь дней ты подметал дорогу, идущую от шоссе к зданию, — сказал он. — Я не потерплю тунеядства и все проверю, когда закончишь. Метлу и совок можно взять в подсобке вон там.

Территория, о которой он говорил, была довольно большой: на ней можно было припарковать до десяти автомобилей. Она была усыпана листьями, бумажками и сигаретными окурками. После полутора часов моей работы дорога выглядела безупречно.

— Неплохо, черт возьми, — оценил мою работу бригадир, сказав прийти на следующий день.

Я вернулся в комнату, позавтракал едой из пакета, выданного на ресепшн, и приготовился к вводной лекции, запланированной на позднее утро.

* * *

На лекции рассказывали о поездках домой. В предыдущих двух тюрьмах возможности съездить домой не было, поэтому было интересно послушать, что скажут надзиратели. Мне позволили взять с собой блокнот и ручку, и я сделал много записей. Двадцать заключенных, пробывших в тюрьме какое-то время, теперь работали консультантами по вопросам вводной программы.

— Вам придется запомнить несколько аббревиатур, которых раньше не встречали, — сказал надзиратель. — Наиболее важны имеющие отношение к освобождению: ДО, НО, ОВР и ДППР.

Я делал записи, стараясь ничего не упустить, — меня предупредили, что все это пригодится при подаче заявления на поездку домой.

— Начнем с ДППР — даты получения полного разрешения. Она наступает после четверти срока, к которому вы были приговорены. Например, если вас приговорили к четырем годам лишения свободы, ДППР наступит ровно через год.

— Почему это важно? — спросил заключенный, сидевший в задней части класса.