Спасение челюскинцев

Товарищ Н. подергал фалинь, глянул за борт в изумрудные волны и вдруг с необыкновенной резвостью скатился по трапу и заперся в своей каюте.

Шутники принялись колотить в запертую дверь и требовать:

— Вылезай! Нельзя нарушать святых морских традиций.

— Убирайтесь! Креститься отказываюсь! — огрызнулся товарищ Н. из-за двери. — Не буду, пока не прикажет Отто Юльевич.

Шмидт оказался на высоте положения и сам принял участие в шутке.

— Ну что вы боитесь? — сказал он через дверь, еле сдерживая смех. — Соблюдайте уж, пожалуйста, морские традиции.

А надо сказать, что на судне все без исключения, даже плотники, чувствовали себя моряками, щеголяли в тельняшках, употребляли, часто не к месту, морские словечки и соблюдали все морские традиции и суеверия.

— Хорошо, Отто Юльевич, я иду, — сказал товарищ Н. упавшим голосом, раскрывая дверь.

Шутники почтительно расступились перед ним. Тот решительно подошел к борту и так лихо перекинул ногу через фальшборт, что Отто Юльевич сообразил: товарищ Н. шутить не собирается. И серьезным тоном приказал:

— Спускание за борт на сей раз отменяю!

Товарища Н. облили забортной водой и произвели в полярники.

…Показались скалистые заснеженные берега Новой Земли.

У полярной станции на Новой Земле было встречено торговое судно «Аркос».

Машина на «Челюскине» замерла, наступила тишина, и только волны лениво шлепались о борт.

Воронин обратился к капитану «Аркоса»:

— Возьмите у меня одного пассажира до Мурманска.

— Не могу, Владимир Иванович.

— Что так?

— У нас нет подходящего места. Нет комфорта.

— Ничего. Наш пассажир — человек непривередливый. Он отдельной каюты не требует.

Челюскинцы развеселились, понимая, о ком идет речь.

— Ну, если ваш пассажир не будет в обиде…

«Заяц», белобрысый молодой человек, ловко перекинулся через борт и сошел по штормтрапу в шлюпку. За ним спустили в мешочке консервы и хлеб.

— До свидания, товарищи! — сказал «заяц». — Еще пожалеете, что ссадили меня.

— Из-за этих романтиков теряем драгоценное время, — проворчал капитан.

— Зря вы так против романтики, — улыбнулся Шмидт. — С нее начинаются все великие дела.

Воронин задумался.

— А что такое романтика?

Шмидт помолчал. Потом сказал:

— Тут точного определения, пожалуй, не отыщешь. Писатель Жуковский говорил так: «Романтика — это душа». Если вкладывать в свое дело душу — это и есть романтика. «Заяц» наш, возможно, очень неплохой малый.

— Я ничего не имею против его романтических устремлений. Но пусть он сперва заслужит право участвовать в таком походе.

Некоторое время шли в узком проливе при полном спокойствии воды. С гор, кажущихся издали фиолетовыми, скатывались клубящиеся облака. Ход судна казался быстрым из-за близости берегов и тишины.

Журналисты ждали встречи со льдами, чтоб послать очередное сообщение в свои газеты.

У Белужьей губы показался характерный силуэт «Красина» и стоящий рядом с ним транспорт.

Не бросая хода, суда поприветствовали друг друга, и «Челюскин» прошел вперед, так как имел большую скорость.

Впереди раскрывались просторы Карского моря. Вдали, на темной линии горизонта, появилась белая полоса — льды.

Первые ледяные поля, сильно подтаявшие и основательно поклеванные солнечными лучами, «Челюскин» дробил так легко, что судовой врач сказал:

— Не так страшен черт… Кто говорил, что «Челюскин» не годится для борьбы со льдами?

Кое-кто из знатоков не без удовольствия отметил, что битый лед не тянет под судно, а разбрасывает в стороны.

И только Воронин проворчал себе под нос:

— Это не льды, а пена. А раскидывает их оттого, что есть свободное пространство. Настоящий лед впереди.

Днем капитан потянул носом и сказал:

— Через восемь часов попадем в сильный туман… Это хорошо.

— Как вы определили? — спросил Бабушкин, который оказался на мостике.

— Неужели не чувствуете, как спереди по курсу тянет сыростью?

Те товарищи, которые слышали слова капитана, стали принюхиваться.

— А чего ж хорошего — туман? Ведь это как будто плохо для судовождения.

— Для судовождения плохо. А для ледокола в самый раз. Туман — это значит большое пространство чистой воды.

И в самом деле, через восемь часов хода вышли на чистую воду и погрузились в густейший туман.

По открытой воде шли, однако, недолго. Через три часа оказались снова в зоне льда.

И хотя «Челюскин», обходя ледяные поля с севера, двигался довольно уверенно, перспективы плавания были неважными.

Профессор В. Ю. Визе, находясь в это время на борту «Александра Сибирякова», сообщил, что его судно попало в тяжелые льды и вынуждено пробиваться на юг.

Потом стало известно, что летчик Молоков, который базировался со своим гидропланом на мысе Челюскин, вылетел на ледовую разведку, чтоб вывести «Сибирякова» из западни. А когда узнали, что вывел, Бабушкин поглядел на капитана: что теперь тот скажет об авиации. Но ответа не дождался.

— Скоро опять войдем во льды, — сказал Воронин.

— Что есть главное в ледовом плавании? — спросил Бабушкин. Он никогда не упускал возможности пополнить свои знания в любом деле.