Спасение челюскинцев

— Да как же тут не бояться? — улыбнулся Бабушкин. — Техника ненадежная. А у него на глазах Иванов гробанулся, да и мы в Мурманске малость опозорились. Все это не больно-то подняло престиж воздушного флота в его глазах.

Бабушкин и Валавин поглядели на «Челюскин» снизу вверх.

— Что ни говори, а до чего ж красив наш корабль! — сказал Бабушкин. — Есть в нем величие.

— Вот спустили шлюпку. Плывут к нам, — сказал Валавин. — В летном обмундировании капитана и не узнать. Видите, он стоит в шлюпке?

— Вижу. Итак, нам надо показать товар лицом. Кто, как не Воронин, способен оценить прелести воздушной разведки. Если, конечно, все обойдется благополучно.

— Вас понял.

Подошла шлюпка. Воронин, одетый в меховой комбинезон, летный шлем и очки бабочкой, сдвинутые на лоб, со свертками карт под мышкой, перешагнул в лодку гидроплана и занял место рядом с Бабушкиным. Вид у него был озабоченный.

Валавин выбрался из кабины, стал коленями на площадку позади кабины, обитую для жесткости резиной и планочками, и взялся за лопасть винта.

— Погоди, — сказал Воронин, — а куда же ты денешься, когда мотор закрутится? Ведь этак тебе может и голову снести пропеллером.

— На юге я, Владимир Иванович, нырял с борта и отплывал, — заулыбался Валавин.

— Здесь вроде бы не юг.

— Прыгну в шлюпку, на которой вы прибыли.

— Повнимательнее, — посоветовал Бабушкин. — «Хорошо бы взял с первой попытки», — подумал он.

— Контакт! — крикнул Валавин и рванул винт.

— От винта! — Бабушкин закрутил ручку зажигания.

Валавин уже сидел в шлюпке. Мотор два раза чихнул и пошел.

Бабушкин опустил очки на глаза и дал газ. Мотор взревел, и амфибия все быстрее и быстрее пошла на взлет. Сзади вскипел пенный вал, по ветрозащитному козырьку спереди поползли капли, похожие на шустрых насекомых. Но вот пенный вал исчез, машина была в воздухе.

Бабушкин повел аэроплан к «Челюскину» и дал над ним круг.

Воронин внимательно поглядел вниз на кажущийся игрушечным пароход и дымящуюся, как папироса, трубу.

Море и волны сверху походили на стиральную доску.

Бабушкин знал, что Воронин впервые в воздухе, и, слегка покосившись, посмотрел, каково ему, но тот, опустив голову, уже уткнулся в разложенный на коленях нужный квадрат карты и показал Бабушкину направление полета.

Бабушкина несколько разочаровало спокойствие Воронина: новички ведут себя в воздухе несколько иначе — храбрятся, ерзают, стараются не показать страха.

«Наверное, чем-то недоволен», — подумал он.

Капитан так увлекся своими картами и льдами, которые расстилались внизу, словно находился у себя в штурманской и между ним и водой не было сотен метров высоты. Он отмечал на карте расположение льдов, жестом просил Бабушкина менять курс, глядел снова за борт и снова делал отметки па карте.

«Поворачивай назад», — показал он жестом.

«Чем-то недоволен», — решил Бабушкин.

Во время посадки Воронин аккуратно увязывал свои карты. Его словно не интересовало, как произойдет посадка, — самый сложный маневр, который далеко не всегда заканчивается благополучно.

Уже на борту судна Воронин сквозь зубы процедил:

— Наверху мороз. Щеки задубели, говорить не могу.

— Как общее впечатление? — поинтересовался Отто Юльевич.

— Спереди, по курсу норд-ост, — еле шевеля губами продолжал Воронин, — чистая вода. Туда пойдем. Нам надо преодолеть небольшую перемычку — и мы на свободе.

Бабушкин настороженно поглядел на него. Тот, заметив этот взгляд, сказал:

— Был бы помоложе, Михаил Сергеевич, ей-богу, научился бы летать. У авиации большое будущее в освоении Севера. Вот увидите.

— Охотно верю, — улыбнулся Бабушкин.

— Между прочим, — сказал Шмидт, — в истории полярного мореплавания использование самолета, стартующего с корабля, произведено впервые. Это, так сказать, историческая ледовая разведка.

— Неужели так? — удивился Бабушкин. — Я об этом и не подумал.

Пароход «Челюскин», преодолев перемычку, вышел на чистую воду.

Повеселевший капитан даже запел себе что-то под нос. Это была старинная поморская песня:

Грумант-батюшка страшон,Кругом льдами обнесенИ горами обвышен…

К вечеру появилось множество птиц: чаек, кайр, люриков. Они низко кружили над судном, а потом вдруг стремительно падали в волны и взлетали уже с рыбешкой в клюве.

На одинокой льдине развалился огромный лахтак. Услышав грохот машины, он приподнял свою круглую морду и долго глядел вслед «Челюскину».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

МЫ СОВСЕМ ничего не рассказали о «науке» — так для краткости именовали ученых.

Павел Константинович Хмызников и Яков Яковлевич Гаккель тихо, скромно и планомерно проводили свои гидрографические и гидрологические работы. Через каждые десять миль пути судно бросало ход и начинались промеры глубин.

Гидробиолог Петр Петрович Ширшов в это время занимался своими делами — планктоном и прочей живностью.

Остановка судна, особенно когда не мешают льды, действовала некоторым товарищам на нервы. Кое-кто даже ворчал на «науку», которая, как казалось, ради собственного удовольствия отнимала драгоценное время у всех.