Спасение челюскинцев

Капитан, казалось, постарел на несколько лет. Все выглядели также не слишком хорошо. Только Шмидта не покидало его обычное спокойствие и уверенность в благополучном исходе экспедиции. По крайней мере, так всем казалось.

— Что скажет Владимир Иванович? — спросил Шмидт.

Капитан медленно поднял голову. Похоже было, что он не знает, как поступить.

— «Литке» не сообщает даже, сколько у него угля.

Все понимали, что «Литке» через какое-то время окажется втянутым в общеполярный дрейф.

— Что предлагаете?

— И телеграмму Бочек составил по-умному. Если с «Литке» что-нибудь случится, то вина ляжет…

Капитан глубоко задумался.

Иван Копусов, замначальника экспедиции по хозяйственным делам, не выдержал и резко бросил:

— Чего там темнить? «Литке» надо отпустить.

— Конечно, отпустить, — подтвердил Гудин.

— Отпустить, — сказал Бабушкин.

Так был отпущен «Литке».

Теперь все окончательно поняли, что помощи ждать неоткуда. Предстоит тяжелая зимовка. Это в лучшем случае. А в худшем… Впрочем, дальше думать не следовало. Жалобы, тоска и «философствование» на зимовке непозволительны.

Шмидт прошел в свою каюту и заперся.

Он понимал, что судно обречено. Как только прекратится дрейф, начнется сжатие. Сжатие начнется, как только ледяное поле встретит непреодолимое препятствие, например, остров. Продолжая свое движение, поле начнет ломаться, льдины полезут одна на другую, возникнет вал торошения, который сомнет судно, как бумажный кораблик.

Каждую ночь Шмидта преследовал один и тот же сон — зеленое заходящее солнце, голубые с краснотцой торосы, и все это медленно проходит сквозь судно, сверкая гранями. Слышится звон раздавливаемого стекла, скрежет металла, пулеметная дробь вылетающих заклепок. Каждый раз, когда это живое, бездушное и неумолимое поле начинало спокойно крошить всё, что создано разумным человеком, Отто Юльевич просыпался. Звуки разрушения, однако, оказывались реальными — за бортом происходило очередное, пока незначительное, сжатие.

Если б кто-нибудь увидел сейчас Шмидта, которого все считали несгибаемым и железным, то не узнал бы его.

«А может, не следовало отпускать «Литке»? — думал он. — Впрочем, теперь об этом думать нечего… Где же выход? Если я проявлю хоть малейшую слабость или даже неуверенность, все может очень плохо закончиться. И нас тогда погубит не стихия — мы погубим себя сами. Сперва возникнет уныние, тоска, потом склока и, наконец, паника… Страшны не стихия, не авралы, а ржа, которая может разъесть нас изнутри. Потерять веру в себя — все потерять».

В дверь каюты постучались.

Шмидт мгновенно как бы сменил маску, и дверь раскрыл уже сильный, спокойный человек с ясными и даже несколько насмешливыми глазами.

— Проходите, садитесь, — сказал Шмидт, улыбаясь.

Это был замначальника экспедиции Иван Копусов. Он осмотрелся и пробормотал:

— Иней в углах… Неудачная у вас каюта.

— Уголь надо экономить.

Шмидт поглядел на своего зама вопросительно, прекрасно понимая, что тот без дела не явится.

— У нас на судне много грузов, — начал Копусов издалека. — В одном месте одно, в другом — другое, все перепуталось.

Шмидт, который умел сразу схватить суть дела, сказал:

— Вы хотите, чтоб я дал официальное распоряжение о подготовке к эвакуации на случай гибели судна?

— Совершенно верно.

— Считайте, что вы его получили. Итак, выработайте план эвакуации грузов и выхода людей на лед. Отработайте аварийную сигнализацию и разбейте всех по бригадам, учитывая, разумеется, физическое состояние людей. План ваш будет одобрен. Но аврала объявлять не будем.

— Почему?

— Необходимую сортировку грузов следует сделать без шума. Все-таки на судне разные люди.

— Хорошо бы устроить… ну, как бы репетицию оставления судна. Во время такой репетиции сами собой всплывут отдельные, имеющие пока у нас место недостатки. А чтоб устранить недостатки, их надо выявить.

Шмидт улыбнулся.

— Репетиции будут, — пообещал он. — И еще. Попрошу сюда Михаила Сергеевича.

— Я, примерно, догадываюсь, зачем меня вызвали, — сказал Бабушкин. — Мы уже приступили к поискам аэродромов.

— Да, — кивнул Шмидт, — насколько бы. мы чувствовали себя спокойнее, если б не было здесь женщин, детей и тех, кто к зимовке не готов. На борту следует остаться только научному составу и части экипажа. Расскажите, как же вы ищете аэродромы?

— Лед Чукотского моря, к сожалению, совсем не похож на льды других полярных морей. Малейшая перемена погоды, и вместо гладких полей — груды торосов. Во всяком случае, итальянцам экспедиции Нобиле было проще: в Баренцевом море льды спокойнее. Ну, а чтоб представить себе удовольствие ходить на лыжах, надо знать, что такое торосы. Впрочем, без лыж и совсем провалишься. Мы вчера нашли прекрасное замерзшее гладкое разводье…

— И прекрасно.

— Но сегодня его уже все разломало.

— Самолеты — это, пожалуй, единственное, на что мы можем сейчас надеяться, — сказал Шмидт. — Может быть, удастся прилететь к нам товарищу Ляпидевскому, который сейчас в Провидении.