Спасите наши души

Впрочем, ничего неожиданного в этом не было — на мой взгляд из будущего. Виктор точно знал, что до встречи с ним Ирина не жила в монастыре, у неё были любовники, с которыми она и сексом занималась. В конце концов, многие её ровесницы уже были замужем и растили ребенка, а то и не одного. И она, наверное, хотела создать семью с любимым человеком, завести детей, свить уютное гнездышко — в общем, всего того, что обычно хотят люди нашего с ней возраста. Виктор, кстати, тоже монахом не был — так что тут счет был равный. Ну а то, что Ирина не знала о своей беременности — дело насквозь житейское, в этом времени до ранней диагностики ещё не добрались, непраздность женщины определяли по старинке, и точность могла гулять в очень широких пределах. Это на четвертом месяце невозможно не заметить прибавление в объеме талии, а на третьем и раньше — легко.

— Да, жаль… — согласился я. — А кто он?

— Наш сотрудник, из соседнего отдела, у нас был роман… летом. Потом мы расстались, я познакомилась с тобой… но оказалось, что рано, — путанно объяснила она. — Он уже знает и не возражает против того, чтобы дать ребенку свою фамилию.

— Что ж, хорошо, если так, — кивнул я. — Ты проходи… давай на кухне посидим, чайник сейчас поставлю, и тортик вот есть — отметим это событие. Всё-таки новая жизнь. Пол ещё не определяли?

— Нет, — она мотнула головой. — Бабушка-соседка обещает сына, а я больше дочку хочу.

— Значит, само решит, когда вырастет, — откликнулся я.

Ирина ожидаемо хихикнула, не подозревая, что в этой шутке есть лишь доля шутки.

* * *

Мне, наверное, не стоило начинать ужин с торта и чая, но заставлять Ирину ждать, когда я приготовлю что-то серьезное — и тем более просить её заняться готовкой, — я не хотел. После известия о беременности, к которой никакой Виктор Орехов не был причастен, я не находил ни капли смысла в её визите ко мне. Сообщить «радостные» новости о том, что она возвращается к своему прежнему любовнику, Ирина могла и по телефону, когда и если я соизволил бы до неё дозвониться. Приезжать ради этого в нашу Тьмутаракань было странно и нелепо. Судя по её несколько нервному поведению, она тоже это понимала и лишь ждала подходящего случая, чтобы поговорить о том, ради чего она проделала всю эту дорогу.

Я же не торопил события — ел торт, пил чай, рассказывал что-то сам, конечно, не связанное с работой, простой пересказ семейных историй, услышанных от сослуживцев, причем сильно приукрашенных и перевранных. Ирина улыбалась в нужных местах, активно участвовала в разговоре, угощением не брезговала… Наверное, любой сторонний наблюдатель принял бы нас за семейную пару, которая встретилась после долгой разлуки — например, после командировки в отдаленные районы Советского Союза. Возможно, он бы даже уловил в нашей болтовне намек на то, что скоро мы перейдем к интимным упражнениям в постели — в принципе, такая прелюдия между мужчиной и женщиной была допустима. И этот наблюдатель ошибся бы. Никакого секса наша болтовня не предполагала даже в теории — хотя я не исключал, что Ирина была бы совсем не против.

Правда, тут мне снова пришла на помощь память Орехова — он не был героем-любовником, а Ирина не была неутомимой кошкой, и их секс происходил скучно и даже нелепо, если тут применимо это слово, и нисколько не был похож на то, что показывают в западном кино. Впрочем, судя по всему, сейчас это было в пределах той же нормы, которая определяла длину женских юбок, так что оба партнера не жаловались. Да и некому им было жаловаться.

К главной цели своего визита Ирина перешла лишь после того, как доела свой кусок торта и отказалась от предложенной мной добавки. Она решительно отодвинула от себя тарелку и чашку, положила локти на стол, скрестила пальцы и посмотрела на меня чуть исподлобья.

— Виктор… — начала она и запнулась.

— Что? — я помог ей собрать разбегающиеся мысли в кучу.

— Виктор… ты знаешь, я никогда не спрашивала тебя про твою службу… ну… в Комитете государственной безопасности…

И снова заминка.

— Правильно делала, — ответил я. — Я бы не ответил, ты бы обиделась.

— Я это и предполагала, — она слабо улыбнулась. — У тебя серьезная работа, и отношение к ней наверняка серьезное. Но сейчас я тебя прошу… нет — умоляю! Умоляю помочь мне!

Был бы у неё чуть более эмоциональный характер, последнюю фразу она бы прокричала. А так эти слова прозвучали очень неприятным фальцетом — для меня неприятным.