Спасите наши души

— Ирина, а как давно ты начала ходить на собрания диссидентов?

Сегодня было почти тепло по меркам января, и даже недавнее Крещение не повлияло на погоду — но всё-таки не настолько жарко, чтобы относительно легко одетую девушку бросало в пот. И то, что Ирина скомканным платком из кармана пальто протерла тот участок лба, что виднелся из-под её шапки, говорило о многом.

— Ты… ты давно знаешь? — её голос предательски дрожал.

— Только что узнал, — честно признался я. — Из тебя очень плохой шпион получится. У меня были догадки… даже опасения. Но не волнуйся, никто из твоих… скажем так — знакомых… никто из твоих знакомых тебя не выдал. Молчали, как партизаны, друг на друга стрелки переводили. Но твоя реакция говорит всё за тебя. Так что — теперь знаю.

— И… и что ты будешь делать? — она продолжала комкать платок в руке.

Мне же хотелось его отобрать, аккуратно сложить и убрать обратно в карман её пальто. Просто для того, чтобы она хоть немного походила на ту Ирину, которую знал «мой» Орехов.

— Скорее всего, ничего, — сказал я. — Посещение собраний диссидентов у нас не является уголовным преступлением, за него даже административка не положена. Но я будут тебе признателен, если ты ответишь на несколько вопросов.

Я не собирался оформлять эти вопросы в виде донесения, но Ирине об этом знать было совсем не обязательно.

Она немного помолчала. Потом всё-таки решительно убрала платок — правда, в скомканном виде.

— Спрашивай.

— Так когда ты начала к ним ходить?

— Весной… в прошлом году… хотя нет — самый первый раз был осенью семидесятого, — она говорила чуть сбивчиво, но понятно. — Я тогда как раз познакомилась с Марком, как я и говорила, на городской конференции по ЭВМ, у него был небольшой доклад, я задала вопрос… Он и предложил мне прийти…

— К кому? К Алексеевой?

— Да, туда, — она кивнула. — Но мне не понравилось — много незнакомых людей, накурено, все пьют, зачитывают какие-то отрывки непонятно откуда… Я тогда ушла, а когда Марк позвонил и предложил ещё раз туда пойти, то отказалась. А весной мне уже у нас в институте дали несколько глав большого романа Александра Солженицына… и я уже сама перезвонила и напросилась. Но к лету снова перестала там появляться — сначала Владимир, потом ты… Нет, я сходила после ноябрьских, но мне там снова стало скучно.

— Ты тогда рассказала Морозову, где я работаю?

— Ну… да, — с силой выдавила она. — Там случайно получилось, просто разговорились, я и сказала, что ты мог бы нас арестовать — в шутку, конечно.

— Ещё раз повторю — за собрания никто никого не арестовывает, — устало сказал я. — Ладно, дело прошлое. Надеюсь, ты больше туда ходить не будешь? Табачный дым вреден для развития ребенка, а передозировка антисоветских текстов — для мозгов взрослого. Будешь там дневать и ночевать — скоро и программировать не сможешь на своём «Мире». Договорились?

Она смущенно улыбнулась.

— Я… я обещаю, что больше ни ногой!

— Вот и хорошо… — пробормотал я. — А с Анатолием Якобсоном не доводилось сталкиваться на этих встречах?

— С Тошей-то? — она явно удивилась моему вопросу, но сразу засмущалась. — Ну, его так все зовут. Он странноватый немного, я с ним не общалась ни разу. А что?

— Ничего, — ответил я. — Хорошо, что не общалась. Надеюсь, так и дальше будет. Спасибо, что согласилась встретиться… Только… почему ты сразу не призналась?

Ответ она обдумывала очень долго — мы успели пройти стройку будущего МХАТ имени Горького, осколок ещё одного некогда великого тетра, и повернуть обратно, к метро.

— Я боялась, — призналась она наконец. — Не знаю чего… раз ты говоришь, что за это не арестовывают… но боялась. И сейчас всё ещё боюсь.

— Твой… жених знает об этом?

— Нет, ему я тоже не говорила.

— И не говори, по-дружески советую. И не ходи никуда больше. Бессмысленное времяпрепровождение, от него уровень желчи в крови повышается… шучу, конечно, но лишь отчасти. Не ходи, не надо.

— Хорошо, — согласилась она. — Не пойду.

До самого перехода мы молчали, а там как-то быстро попрощались и разбежались в разные стороны. Я не стал её целовать на прощание — хотя она, кажется, этого ждала.

* * *

Формально дело было раскрыто, но никакого удовлетворения мне это не принесло. Слишком всё оказалось просто — и в то же время сложно. Несдержанная на язык великовозрастная девица попала в опьяняющую атмосферу борцов за всё хорошее против всего плохого, рассказала, что буквально ходит по лезвию ножа, чтобы поднять свой рейтинг среди диссидентов, кто-то из этих двоих — Морозов или, скорее, Якобсон — эту похвальбу услышал и запомнил, а, может, даже записал. И когда этим доморощенным революционерам потребовалась информация о Буковском, они вспомнили тот рассказ, обработали Ирину и отправили её ко мне. Судьба девушки им была безразлична, она стала лишь инструментом, да и то — не основным. К тому же результат она не выдала, облажалась по полной программе и товарищей по борьбе подставила.