Спасите наши души

— Ошибаться в любом деле не стоит, — сказал я. — Но вы могли предупредить ваших коллег, телефон у вас есть, он работает. Почему вы заставили их волноваться?

— Они обо мне не волнуются, — с пренебрежением ответил Морозов. — Им было бы лучше, если бы я уволился. Но я не доставлю им такой радости. Пусть сами меня увольняют — тогда все увидят их антисемитскую сущность.

Я негромко рассмеялся.

— Ох, Марк Аронович… Сейчас вас могут уволить за прогулы — они будут в своём праве, потому что вы действительно прогуливали, так что ваше увольнение никак не будет связано с их убеждениями, будь то антисемитизм, интернационализм или что-то третье. К тому же… с вашим характером, уж извините за прямоту, вам будет непросто устроиться в место, где есть и активно используется компьютерная техника. Так что я бы на вашем месте держался за это конструкторское бюро руками и ногами. Ну и не стоит везде искать врагов и недоброжелателей, оставьте это на долю той организации, в которой я имею честь служить. Поэтому вы очень обяжете лично меня, если с утра понедельника явитесь на рабочее место, извинитесь перед вашим начальником и вернетесь к выполнению ваших рабочих обязанностей. А переживания из-за ваших… хмм… других увлечений оставите на вечера. Или вообще отложите их до пенсии.

Морозов посмотрел на меня с огромным недоверием.

— Вам-то что с этого?

— Колеса должны крутиться, а работа — работаться, — философски заметил я. — Возможно, в вычислительном центре конструкторского бюро обойдутся и без вас. Возможно, без вас не обойдутся. Но лично вам стоит больше думать о жене и ребенке, а не о том, примут вас сегодня у Петра Ионовича или откажут. Право слово, как дети…

Оговорку про Якира я допустил специально — пусть знает, что Конторе известен каждый его шаг, а, возможно, и звонок. Это было далеко не так, но глаза у страха велики, так что Морозов будет думать в нужном направлении и бояться лишний раз ступить на кривую дорожку диссидентства. Я всё-таки оказался прав, называя его недодиссидентом — это человек никаким диссидентом не был, он делал лишь первые шаги в этом направлении, и пока что его можно было вернуть к семье и ребенку. Если он сам захочет, разумеется. Нянчиться с ним никто не будет.

— К тому же, у вас солидная база, — подпустил я немного елея. — Высшее математическое образование, кандидатская диссертация. При некотором желании вы можете серьезно продвинуться по служебной лестнице… начальником вычцентра вас, разумеется, не сделают…

— Потому что я еврей? — сварливо спросил он.

— Да, именно поэтому, — не стал увиливать я. — Отношения с государством Израиль, как вы, надеюсь, знаете, у Советского Союза не самые лучшие. Есть большая вероятность, что лица с высшим образованием будут стремиться покинуть СССР, чтобы оказаться там, а мы, как вы тоже понимаете, не сможем выпустить тех, кто является носителями государственных тайн.

— А если я дам клятву, что никакой репатриации не замышляю? — с непонятным мне пафосом спросил Морозов.

— Вы вольны делать, что вам заблагорассудится, — устало ответил я. — Давать клятвы, не давать клятвы… Это мало что изменит. Вот скажите — кому вы собираетесь давать эту вашу клятву, и что те люди должны будут предпринимать в связи с этим, если вы вдруг решите всё-таки уехать?

— Посадить меня в тюрьму? — недоуменно спросил он.

Я подумал, что и этот, как приснопамятная Наденька Емелькина, наверняка начитался какой-то революционной литературы или посмотрел фильм на ту же тематику — и проникся. Кажется, в «Неуловимых мстителях» было что-то подобное…

— За что? Марк Аронович, вам решительным образом пора повзрослеть. Клятвы… Вы можете клясться в чём угодно, но пока вы называете эмиграцию в Израиль словом «репатриация», вам никто не поверит.

— Это ещё почему? — недоумение на его лице было написано аршинными буквами.

— Потому что «репатриация»- это дословно «возвращение на родину», — наставительно произнес я. — Произнося этот термин, вы даете понять, что ваша родина — совсем не Советский Союз, а другое государство. Это вам понятно, товарищ Морозов? Или слишком сложно? В общем, работайте. А статус отказника вы всегда успеете заработать, хотя он и не лучший в вашем положении.

— Я ничего не боюсь, и мне ничего не надо! — гордо заявил Морозов.

— А я вам ничего и не предлагаю, — я пожал плечами. — Я лишь советую совершить некоторые действия, которые пойдут вам и вашей семье во пользу. А следовать моим советам или нет — ваше личное дело. Кстати, ещё один совет — перестаньте жертвовать деньги на эти диссидентские «Хроники».

— Что?.. Почему это?

— По кочану и по капусте. Просто так. Не тратьте денег зря. Но это — опять же по желанию. Я лично ни на чем не настаиваю. На этом у меня всё. Благодарю за беседу, надеюсь, в понедельник Василий Иванович уже сообщит мне, что вы его больше не огорчаете. А, кстати! Совсем забыл, вот башка дырявая! — для убедительности я даже хлопнул себя по лбу. — Не подскажете, как называлась ваша кандидатская диссертация?

— Что? — он посмотрел недоуменно.