Спаситель мира

Тан’хем завершил свои объяснения, описав, каким образом их здесь примут и разместят, а также предупредив о существовании определенных правил, которым они должны подчиняться, в частности о запрете на возведение палаток снаружи или необходимости уведомлять людей при желании отойти подальше от пещер. Вообще-то, атамидам следовало обязательно предупреждать нас, прежде чем отправиться на охоту в лесистые провалы, чтобы мы могли проверить, не намечается ли в ближайшие часы пролет перехватчиков.

Как и всякий раз, на протяжении всей речи я старался улыбаться как можно приветливей, хоть и понимал, что для атамида, который никогда не видел человеческого существа, моя улыбка ничем не отличается от любой другой гримасы.

Тан’хем замолк, он закончил. Настал мой черед.

– Многоуважаемый мудрец, гордый летун из благородного народа язе’эров, от имени всех свободных человеческих существ я говорю вам: добро пожаловать, – произнес я самым торжественным тоном и поклонился.

Полностью осознавая всю нелепость этих напыщенных выкрутасов, я решительно предпочитал подобное вступление малейшему риску того, что атамидам покажется, будто на них смотрят свысока.

И я тут же приступил к исполнению своего обычного беспроигрышного номера. Та же фраза, только в цвете.

– Оп’эк натук… Э-э-э, ипук… э-э, натук ар’к Язе’эр, атер ник’аж… э-э-э, ипн человеки, река’нак’ар хуп’ар.

Натужное произношение, хромающий синтаксис, зачаточная грамматика, короче, двуязычие в ближайшее время мне не светило. И тем не менее эффект неожиданности сработал в полной мере, как срабатывал всегда. Пак’аруна резко откинул голову назад и вытаращил глаза с таким ошеломленным видом, который вполне подошел бы и человеческому лицу, а язе’эр издал трубный звук.

Интересно, настанет ли день, когда атамид выкинет нечто подобное и тоже попытается заговорить на нашем языке, позволив и мне испытать то радостное изумление, которое поражает всех атамидов, стоит им меня услышать.

Из двух новичков именно язе’эр по имени Окур’ат выказал наибольшее удивление, а потом разразился хриплым, довольно странным смехом, свойственным атамидам. Похоже, он так обрадовался, услышав от человеческого существа родную речь, что дружески – и весьма энергично – хлопнул меня по плечу, так что едва не вывихнул мне ключицу.

– Купар’анам ипук танор аденер, хумм’инс, – произнес он голосом, гулко прозвучавшим в его могучей груди. – Акомар пау’рак! Ук нах’тар!

Кивая и потирая ноющее плечо, я улыбнулся. То, что он сказал, означало приблизительно следующее: «Клянусь ветром равнины! Если все человеческие существа такие, как ты, скучать нам не придется!»

Пересказ всех наших злоключений среди атамидов оказался длиннее, чем я ожидал. Даже не вдаваясь в детали, я потратил немало времени, подробно описывая все наши перипетии, чтобы все смогли проникнуться важностью того, что мы собирались предпринять. Меня слушали с большим вниманием, бесшипников снедало любопытство.

Разумеется, как я и ожидал, это сосредоточенное внимание разлетелось вдребезги, когда я добрался до предательства Игнасио. Мой рассказ прервал хор восклицаний; одни были изумлены или возмущены, другие тут же объявили меня лжецом. Как часто случалось, когда мне приходилось сталкиваться с конфликтной ситуацией, я почувствовал, что все мое тело окаменело, а мышцы невольно напряглись, как будто я готовился вцепиться кому-нибудь в горло. Мне было необходимо расслабиться любой ценой, иначе очень скоро у меня начнут дрожать руки. Не могло быть и речи, чтобы кто-то подумал, будто я испугался.

Вполне предсказуемо самым злобным оказался Абель.

– Получше ничего не мог придумать? – выкрикнул он из глубины зала. – Это все, что ты придумал, чтобы скрыть преступление?

Его сторонники шумно выразили свое одобрение. Другие бесшипики в знак протеста против столь грубой инсинуации тоже возвысили голоса. Воцарилось полное смятение.

– Ты на что намекаешь, Абель? – загремел Танкред, пытаясь перекрыть гомон. – Что Альберик лжет? Что еще восемь человек, вернувшихся вместе с ним, тоже лгут? Что я лгу?

Вот тут он дал маху: нельзя было так заканчивать, он подсунул лакомый кусочек записному смутьяну.

– А почему бы и нет? У меня нет никакого доверия слову солдата!

Раздались протестующие возгласы, кто-то засвистел.

– Признавайтесь! – продолжал Абель тем же тоном, не отдавая себе отчета в том, какую враждебность вызывает его поведение. – Признавайтесь, что вы убили беднягу Игнасио и избавились от его тела вдали от посторонних глаз.

Хоть я этого и ждал, было очень неприятно выслушивать подобные обвинения, да еще публично.

– Это нелепо! – только и смог возразить я. – Ты просто бредишь!

– Ничего нелепого. Напротив, мне это кажется трагически вероятным! Всем известно, что Игнасио тебе мешал, он препятствовал твоим диктаторским поползновениям.

Я был поражен.

– Моим чему?

Это была такая глупость, что у меня даже пропало желание возражать.

– Перестань нести чушь, Абель! – крикнул кто-то из присутствующих. – Альберик никакой не диктатор. Мы все это знаем, и ты тоже.