Спасти Феникса

Но она никогда еще не спала в крепости. Да и сама комната была необычной: ровные каменные стены, завешенные тяжелыми гобеленами, окна в форме ромбов, зарешеченные от незваных гостей и безлунного мрака, холодная жаровня, болтающиеся по углам масляные лампы. Фу удивилась, когда обнаружила, что оба ее меча лежат на обычной полке. Потом она сообразила почему: Соколы даже подумать не могли, что в руках Вороны они представляют собой хоть какую-то угрозу.

Лужа лоснилась на полу там, где Фу поджидала медная ванна, смена одежды и поднос, на котором лежали разные виды мыла и притираний. Кадеты с каменными лицами унесли ванну после того, как она счистила с себя дым и дорожную грязь, а вернулись с таким обильным ужином, что она не смогла с ним справиться. Даже сейчас, когда тепловатая кожица сохла на остатках барашка, а тыква плавала в густом молочном соусе. Драга даже прислала чашечку соли – заботливое дополнение, к которому Фу отнеслась с презрением.

Но вот насчет кровати она по-прежнему не была уверена до конца.

Матрас, похоже, был набит пухом и соломой и лежал на сетке из пеньковых веревок. Мягкая овчинка лежала поверх других шерстяных одеял – роскошь, которую Фу находила излишней до тех пор, пока после заката не упала температура.

Все было таким мягким. Слишком мягким. И спокойным.

Она должна была сидеть в дозоре. Должна была пересчитывать зубы. Должна была высматривать, что там крадется в темноте, завернувшись в украденную шкуру, стараясь не думать о Тавине, о Па, о Негоднице, о матери.

Она должна была делать что-то, что угодно, чтобы вернуть их.

А вместо этого она лежала под душной кипой одеял, отяжелевшая, испытывавшая тошноту от господской жратвы, в лигах и лигах от сна.

Живот ныл не только после тяжелого ужина. Да, у нее получилось. Она доставила принца в безопасное место. Она сдержала свою часть клятвы. И сможет спасти их – Тавина, своих родичей, короля. Драга об этом позаботится.

Но ее каста…

В глубине души она знала, что, когда Па отсылал ее через мост, когда Тавин бросился в ущелье, никто из них не сделал этого для того, чтобы Олеандры ограничились наездами по ночам.

Возможно, через год, два или три Жасимир будет сидеть на троне и издаст какой-нибудь закон, изгоняющий Олеандров, и Охотничьи касты вместе с Прославленными кастами сочтут его достаточно правильным. А Олеандры будут носиться, как всегда, Вороны будут гибнуть, как всегда, и, как всегда, закон их не оплачет.

Где-то за окном, в прохладе ночного Маровара, дозорный Сокол затянул тихую песню.

Довольно.

Она могла использовать время на то, чтобы найти путь из этого чертова каменного лабиринта на тот случай, когда благотворительность Соколов придет к неизбежному концу. Она скатилась с кровати, поискала сандалии, вспомнила про царапины, которые оставляют на каменном полу гвозди, и сунула ноги в тапочки из овчины.

Фу набросила на плечи одно из одеял и выскользнула в проход, подальше от ноющего гимна. Масляные лампы отмечали повороты коридора, а окна пропускали шепоты первой ночи Вороньей Луны.

На мгновение она остановилась. Воронья Луна. Последняя луна саборского года.

По всему Сабору Вороны собирались в одном из своих самых главных склепов – в дозорной башне Маленькой Свидетельницы, в рощах Ген-Мара, в руинах храма Гневной Ден. Если не там, то в любом другом склепе. Если не получится найти склеп, найдут перекресток. Будут церемонии: приветствия новым чародеям, объявление новых вождей, пустой погребальный костер в честь недавно сгинувших лиц. Свадебные клятвы для тех, кто хотел бы их принести. Объединение в стаи отставших и выживших.

Настоящая Ворона сегодня будет со своим народом. Настоящий будущий вождь станет в одном строю с другими учениками, в венке из магнолий, и будет ждать. Один за другим старые вожди срежут свои связки зубов, повяжут их на шею новому и передадут ему свои сломанные мечи. Венки из магнолии полетят в погребальный костер, а потом…

А потом, если бы Фу по-прежнему считалась Вороной, она бы стала настоящим вождем.

Чародейский гимн лился в окошко. Фу устремилась прочь.

Воробьиный зуб помог ей проскользнуть мимо стражей, бросавших ракушки в конце залы. Чем дальше она шла, тем больше чувствовала себя потерянной среди произведений триковойского ремесла: перила из мамонтовой кости с узлами на углах, тонко вырезанный снежный лев, держащий в мраморной пасти связку курящегося можжевельника, колонны и стропила из красного дерева, резные для цели, а не для помпы.

Тавин только сказал, что его мать ездила на мамонтах в Мароваре, но не уточнил, в какой из крепостей. Не потому ли он так стремился попасть в Триковой… надеялся найти ее тут? Не она ли следила за дорогой и, дождавшись, увидела Фу с принцем, но не обнаружила ни следа своего сына?

Или она спала в какой-то другой каменной крепости, не зная о том, что Тавину осталось жить ровно столько, сколько позволит Клокшелом?