Спасти шпиона

— Это Пашка Дроздов жертва «дедовщины»? — переспросил Ардон. — Что за ерунда? Его током убило. Типичный несчастный случай — самоубийств таких и не бывает! И потом, надо знать Пашку: не такой он человек, чтобы руки на себя наложить. Да и кто мог прессовать офицера? К тому же друзья его там были: Сережа Мигунов, Семаго, Игорек Катранов. Я хорошо знаю этих ребят, они бы его никогда не дали в обиду! Так что, уважаемый Иван Ильич, это полная чушь!

— Чушь так чушь, — кивнул писатель. — А можно спросить, как вы после ракетного училища на подводной лодке оказались? Странно как-то! И почему вы про камикадзе сказали?

— Да не это странно. — Ардон доел чанахи, отодвинул горшочек и со вкусом закурил. — На лодке я не в штурманах ходил, не в реакторщиках, как раз ракетным комплексом и командовал, по специальности. Другое странно. Как из офицеров и матросов советского флота делали японских камикадзе!

— И как же? — заинтересовался писатель.

Профессор тоже насторожился, поднял голову, вслушался, даже оставил на миг свой эклер. Ардон был явно критично настроен к Вооруженным силам и общественному строю России, такие вещи следует обязательно отражать в отчетах.

— Я двенадцать лет прослужил смертником на «разовой» лодке. И экипаж был «разовый». Короче, все девяносто человек — камикадзе!

— Что это значит, Марик? — доброжелательно спросил Носков, гипнотизируя каперанга изучающим взглядом.

— Да то и значит. Лодка «К-145», проекта «434», их называли «раскладушками». Потому что из легкого корпуса поднимались ракетные контейнеры — четыре с одного борта и четыре с другого. И запуск, естественно, только из надводного положения, время на подготовку — двадцать минут по нормативу. А на наше обнаружение и уничтожение по нормативу НАТО тоже двадцать минут… Успел дать залп, и тут же тебя накрыли. А может, и не успел, а тебя накрыли…

Ардон с маху погасил в пепельнице недокуренную сигарету — будто показал, как именно его лодку могла накрыть ракета НАТО. Брызнули искры.

— Ну ладно, это дело прошлое… Сейчас-то я в штабе флота обретаюсь: бумаги, телеграммы, общий контроль. Но «раскладушки» с российскими камикадзе еще плавают!

— Да, досталось вам, Марк Яковлевич! — ужаснулся Профессор. — Врагу такого не пожелаешь!

Он выпил чай, доел пирожное, довольно потер сухие ладошки.

— Славно пообедали, Марк Яковлевич! И поговорили интересно, я прямо молодость вспомнил! Даже помолодел…

Официантка принесла счет, и он поспешно полез в карман.

— Не беспокойтесь, Иван Семенович, я расплачусь, — сказал Ардон.

— Нет-нет, что вы, ни в коем случае! — Профессор вытащил кучу каких-то потертых бумажек, досадливо поморщился, спрятал обратно и сунул руку в другой карман. Однако и там он не находил то, что искал.

Тем временем Марк Яковлевич отсчитал четыре сотенные купюры, завернул их в счет и сунул под пепельницу.

— Рад был повидаться, Иван Семенович! — Он тепло пожал руку Носкову. — Я любил ваши лекции, вы так смело обо всем говорили. Даже про Солженицына… Просто удивительно!

Со Сперанским он попрощался сухо, как с чужим, неинтересным человеком. Такое отношение писателя покоробило, и он решил сорвать раздражение на сияющем, как коллекционный золотой червонец, напарнике.

— Что, Профессор, раз Ардон заплатил за всех, то деньги на оперативные расходы надо вернуть Евсееву?

Довольное выражение как губкой стерло с желтого, туго обтянутого кожей лица.

— Как вернуть?!

— Очень просто. Под расписку.

Их эмоции находились в противофазах. Чем хуже становилось настроение Профессора, тем лучше оно делалось у Американца. Пауза затянулась.

— Зачем возвращать? — наконец спросил Носков. — Поделим поровну, и все…

Тяжело вздохнув, он выудил из кармана несколько пятидесятирублевых купюр, пересчитал, разделил на две части и с траурным видом протянул половину Сперанскому. Тот нарочно замешкался. Дрожащая морщинистая рука с зажатыми синими бумажками повисла в воздухе.

— Что ж, можно и так, — усмехнулся, наконец, Сперанский и небрежно взял деньги.

Теперь он находился в отличном настроении. И не деньги являлись тому причиной.

* * *

Высшее командное училище ракетных войск стратегического назначения, по всеобщей моде последнего времени, превратилось в Академию РВСН.[2] Но, кроме вывески, во внешнем виде учебного заведения мало что изменилось.

— Все как прежде осталось, — умиленно произнес Носков, обводя рукой девятиэтажное здание из красного кирпича, асфальтовые дорожки, плац, березовую аллею. — А деревья эти, помню, курсантики на моей памяти сажали. Такие тоненькие прутики… Вон как вымахали!

— Да уж, — равнодушно сказал Сперанский, чтобы хоть как-то принять участие в разговоре.

— Левой! Левой! Ногу держать! — Молодой лейтенант вел по асфальтовой аллее свой взвод. Будущие ракетчики были без кителей — в одних рубашках цвета хаки, холодный ветер рвал форменные галстуки. Пацаны ежились, вид у них был далеко не героический.

— А сколько я таких желторотиков выпустил! — Носков проводил строй взглядом, поправил старый берет, пошевелил губами. — Тысяч, наверное, десять!

— Да уж…

Сперанский плотнее запахнул велюровый плащ.