Спасти СССР. Манифестация II

– Слушаю. Здравствуйте, Михаил Андреевич… Что? Да, товарищ Кириллин у меня, как раз обсуждаем… Да-а? К сожалению, люди принимают коллегиальность лишь в разрезе ответственности. На что уж Байбаков умница, а в общий строй не спешит. Дескать, мое дело – планировать, а цены – это не к нам! Да, почти по Райкину… Что? Михаил Андреевич, цитировать и я умею… Хотите, Сталина процитирую? Да? Сейчас… М-м… «Говорят, что товарное производство всё же при всех условиях должно привести и обязательно приведет к капитализму. Это неверно. Товарное производство приводит к капитализму лишь в том случае, если существует частная собственность на средства производства, если рабочая сила выступает на рынок, как товар, который может купить капиталист и эксплуатировать в процессе производства, если, следовательно, существует в стране система эксплуатации наемных рабочих капиталистами». По-моему, дословно. Да, Михаил Андреевич… Нет, никакого возврата к прошлому мы не допустим, это совершенно исключено. Да? Ага… А вот за это спасибо. Ну, как не за что… Есть за что. Хорошо… До свиданья, Михаил Андреевич.

Не оглядываясь, Косыгин положил трубку на клацнувшие рычажки и достал из ящика тощую красную папку.

– Ну, все на сегодня, товарищи, – официально объявил он, и добавил без тени улыбки: – А вас, Владимир Алексеевич, я попрошу остаться.

Смиртюков весело подмигнул академику, выходя, а Дымшиц отделался кивком, аккуратно закрывая за собою дверь.

– Получено разрешение, наконец-то, ознакомить вас с совершенно секретными материалами, Владимир Алексеевич, – медленно проговорил Косыгин, возвращаясь к малому столу. – Мне это приятно вдвойне… – он нетерпеливо обернулся к дверям, и створка, будто повинуясь взгляду, распахнулась, пропуская молодого человека в элегантном синем костюме, при галстуке в тон, и с плоским чемоданчиком.

Прокрутив код на замочках, молчел открыл дипломат и достал тонкий журнал в коленкоровом переплете.

– Распишитесь, пожалуйста, здесь… и вот здесь, – вежливо велел он Кириллину, и предложил ручку.

Зам Предсовмина послушно вывел пару подписей. Человек с чемоданчиком забрал журнал, а взамен выдал красную папку с бумагами.

– На прочтение – ровно час, товарищ Кириллин, – уведомил он академика. – В двадцать минут четвертого я вернусь за материалами.

Поклонившись, молчел удалился.

– Ознакомьтесь, Владимир Алексеевич, – спокойно сказал Косыгин, расстегивая папку. – Совсекретной информации… м-м… по этому делу много, несколько блоков – военный, социальный, политический… Весь комплект даже мне не показывают, а здесь то, что нас касается, – он шлепнул по кожаной обложке, – экономический блок. Читайте.

Академик раскрыл папку, и его брови вздернулись.

– Ого! – пораженно воскликнул он. – «Особая папка» – «Закрытый пакет»! С таким уровнем секретности я еще не сталкивался…

Кириллин вчитался, недоверчиво хмурясь, а Председатель Совмина с мрачным удовольствием следил за тем, как менялось выражение лица у заместителя.

– Это… серьезно? – с запинкой выговорил зампред. – Информация из будущего? Но… Как?!

– А не все ли вам равно, Владимир Алексеевич? – мягко вымолвил Косыгин. – Политбюро в курсе, и некоторые члены ЦК… Сведения проверялись несколькими институтами, так что… Ошибок не должно быть.

– Вы сказали… – пробормотал академик, выхватывая текст кусками. – Вам приятно вдвойне… Почему?

Ответный вздох вышел печальным.

– Уж очень я стар, Владимир Алексеевич… И лимиты здоровья исчерпаны. Увы, да… Ладно, десятую пятилетку еще досижу как-нибудь, а одиннадцатую? Двенадцатую? Тринадцатую? Я их просто не потяну. А ведь это главные пятилетние планы за всю нашу недолгую историю! – Косыгин невесело усмехнулся. – Общий рынок социалистических стран… Единая валютно-финансовая система… Всё это, и многое-многое другое ляжет на вас. Потянете?

– Потянем, Алексей Николаевич! – упрямо заявил Кириллин, и перелистнул подшитую страницу, заляпанную пугающими печатями.

Глава 7

Пятница, 2 июня. Утро

Ленинград, улица Академика Лебедева

В отделе кадров ВМА пахло, как во всякой канцелярии – старыми бумагами, но сухой и скучный дух перебивался ароматом свежезаваренного кофе. Богдан Алексеевич втянул в себя бодрые нотки в меру обжаренной арабики, как бы вдохновения ради, и облокотился на массивный деревянный барьер, разгораживавший просителей и вершителей.

Сонная женщина в пергидрольных кудряшках и с расплывшейся талией, складчато задрапированной крепдешиновым платьем-чехлом, озабоченно рылась в личных делах. Выдвинув длинный ящик, она ловко перебирала картонные папки, а ее товарка заполняла некий сложносочиненный формуляр. Она сидела прямо перед Щербиной, ладная черноволосая пышечка в модном, но строгом костюмчике…

«Э, э! – забеспокоился Богдан Алексеевич. – Ты еще увлекись, на старости лет! Толстушка тебе в дочери годится…»