Спасти Цоя

На губах Генриха выступила кровавая пена, тело забилось в предсмертных конвульсиях… Я понял, что это – конец… Его голубые глаза умоляюще смотрели на меня, а губы едва шевелились, силясь что-то произнести… склонившись над его лицом, я прильнул ухом к окровавленным губам.

– Я знаю, кто ты есть на самом деле, Конрад, – послышался едва различимый хрипящий шепот, Генрих судорожно глотнул воздуха и с огромным усилием продолжил, – желаю тебе, мой мальчик, вернуться домой… целым и невредимым… да благословит тебя Господь, да ниспошлет он тебе свою благодать…

Больше он ничего не сказал, умолкнув навсегда. Я был потрясен. Генрих пожелал мне вернуться домой в мое время, чего я так жаждал все полтора года, находясь здесь… Как? Как он обо всем догадался?.. Этого мне уже никогда не узнать. Я закрыл ему глаза и долго, очень долго сидел подле него, обхватив руками голову бедного Генриха, качаясь из стороны в сторону, словно баюкая младенца. Заметив, что его левая рука крепко сжата в кулак, я бережно разжал холодеющие пальцы и увидел на его ладони… свою зажигалку.

Не знаю, сколько я просидел возле учителя, только бой давно переместился на кривые и узкие улочки городища, собственно, даже не бой, а форменное избиение жителей Монэ – разве крестоносцы способны были простить возмутительный факт упорного сопротивления?.. Никого не пощадили тевтоны – ни детей, ни женщин, ни стариков – всех убили, оставив в живых только одного эста, дали ему лошадь и велели скакать в замок Вальдэ, стоящий в центре Эзеля, самый большой на острове, чтобы рассказать во всех подробностях о произошедшем в замке Монэ.

Когда я спустился вниз, все небо было черным-черно от занявшихся кругом пожарищ – огнем и мечом крестоносцы прошлись по всему городищу, буквально стерев его с лица земли, оставив одно пепелище. Повсюду валялись трупы, алела кровь, снег от пожаров местами стаял, обнажив каменистую почву, кое-где превратился в кровавую кашу, отовсюду несло гарью и смертью… Хотелось поскорее выбраться из разоренного замка в открытое поле, вздохнуть полной грудью чистого воздуха и забыться хоть на какое-то время…

И тут я увидел бегущую молодую женщину с безумными глазами, растрепанную, перепачканную сажей и кровью, в блузке и в клочья разодранной юбке, в прорехах которой белели полные ноги, она держала за руки двух жалобно скуливших детишек, босых и полураздетых. Увидав мою рясу, она с ужасом замерла, но, поняв, что я безоружен и ничем не угрожаю, подхватила на руки малышей и бросилась бежать дальше, только и сверкнули в луче солнца серебряные браслеты на руках и инкрустированное янтарем ожерелье. Тут из-за угла осадной башни вывернул патруль крещеных балтов, этих средневековых «шуцманов», верных псов тевтонов, с обнаженными мечами и палицами, обагренными кровью. Топоча и гогоча – вот сейчас будет потеха, они быстро настигли своих жертв, глумясь повалили наземь, сорвали с женщины ожерелье и браслеты, да она и сама готова была все отдать, только бы детей оставили в живых… Напрасно молила о пощаде, валяясь в ногах перед карателями и проливая горючие слезы… Детей на глазах матери забили палицами, а ее изрубили мечами.

Я стоял поодаль, с ужасом наблюдая за кровавой расправой, не в силах помочь, не в силах отвести глаза, не в силах двинуться с места. Помимо воли воображение дорисовало их современный бандитский облик, и я представил вместо средневековых палачей полицаев из «шуцманшафта», одетых в штатское, с тяжелыми карабинами в руках, на левом рукаве которых белела повязка со свастикой в лавровом венке с девизом – Treu. Tapfer. Gehorsam. (Надеюсь, не ошибся в немецком написании – «Верный. Храбрый. Послушный».) Так вот, оказывается, откуда веревочка вьется – из глубины веков, им что язычников, что иудеев убивать – все едино!

Обратив в пепел замок Монэ, христианское войско поспешило к замку Вальдэ. Как я уже раньше упоминал, он был самым большим и самым укрепленным городом среди других эзельских городов. Если бы состоялась осада замка, то под его стенами, без сомнения, сложили бы головы многие воины христианского войска, не говоря уже про язычников, их истребили бы всех до единого. К счастью, этого не произошло. Услышав леденящий душу рассказ о страшном избиении соплеменников, который поведал гонец, посланный Альбертом из замка Монэ, а также увидев, сколь огромное и непобедимое войско немцев собралось у стен замка, ужас охватил сердца вальдийцев, и они смиренно сдались на милость победителя. Старейшины, одетые в праздничные одежды, вышли из замка с дарами и мирными речами, истово упрашивая епископа Альберта совершить таинство крещения и обещали вечно платить дань немцам. Тут все христианское войско охватило ликование, и крестоносцы в религиозном экстазе дружно запели хвалу Господу Богу.