Спасти Цоя

Руины… В руинах и моя растреклятая жизнь. Благо, она подходит к концу: об этом узнал сегодня ночью без огорчений, абсолютно спокойно, сообщение получил, судя по всему, из само́й небесной канцелярии, высшие силы предупредили меня за трое суток до смерти по своим каналам связи… Сигнал я принял ровно в полночь, когда, как всегда мучаясь от бессонницы, не мог найти на казенном ложе удобного места… В молодости, пожалуй, изумился бы, не поверил ни за что – как можно знать про свою смерть, а сейчас… все воспринялось абсолютно естественно. Вот тут же и взялся за перо… Смерть для меня – благо, избавление от душевных мук и, конечно, физических. Утешило, что недолго осталось терпеть, не поверите, но финалу обрадовался и жду его с нетерпением; молодому и здоровому человеку трудно понять, что для меня каждый день, каждый прожитый час, да что там час – минута и та нестерпимо мучительна… И главное – зачем существовать, ради чего? Нет ни малейшего смысла. Вернее, не было, пока не созрело у меня одно заветное желание…

Тут самое время поведать вам о мыслишке, припасенной на самый конец… Мыслишке? Да нет, мыслишка – это я так, ласково, по-свойски, на самом деле важной мысли о том, как все подправить, и чтобы всем стало хорошо… Хотя, потерпите чуток, я ведь еще не рассказал о том, что со мной случилось после моего возвращения из Риги (правильнее с этого надо было и начинать, ну да ладно, теперь и времени нет что-то переиначивать).

Так вот, тогда в поезде, уже на подъезде к Петербургу со мной случилось нечто необъяснимое… Я заснул. В середине ночи перед пересечением границы меня разбудили. Чувствовал я себя хреново, подташнивало и голова кружилась, и, как на грех, туалеты были закрыты… Чуть не вышла неловкость, но как-то выкрутился… Столько лет прошло, но я все помню в подробностях… Надо было предъявить паспорт сначала на латвийской стороне, потом на российской, таможенники добросовестно шерстили пассажиров на обеих, спать никому не давали, я даже пожалел, что поехал поездом, говорил же мне Шульц, что надо было ехать рейсовым автобусом и днем… После пограничной суматохи я долго не мог заснуть, потом отключился, очнулся от резкой боли в затылке, в голове стучало, точно работал отбойный молоток, почувствовав дурноту, я выскочил в туалет, но позывы к рвоте так и остались позывами, вытошнил бы, может и полегчало бы… Потом потерял сознание. В себя пришел, когда проводник отпер дверь своим ключом, но встать самостоятельно я уже не мог – да не то чтобы встать, неспособен пошевелить ни рукой, ни ногой, да и слова вымолвить; только и мог, что вращать глазами и мычать, точно животное… Очень странное состояние, как будто меня всего парализовало… Да почему как будто? Парализовало. С мозгами, кстати, все было нормально, я все слышал, понимал окружающих, но говорить и двигаться не мог… С вокзала в больницу меня увезла скорая… И стало по-настоящему страшно – что же со мной случилось?.. Непонятную болезнь врачи не смогли диагностировать. Сам-то предполагаю, что в переходе во времени подхватил какой-то вирус, неизвестный современной медицине. Наверняка. Выжил, но навсегда остался калекой, пригвожденным к коляске. По странному стечению обстоятельств именно в ту ночь, когда меня в поезде разбил паралич, умер Шульц… Умер от разрыва сердца, ночью, сидя за столом в рабочем кабинете: может статься, от счастья, что друг вернулся… может, не выдержал наплыва положительных эмоций, дождавшись наконец моего возвращения… может, почувствовал, что со мной случилась беда? Да ладно, это все мои фантазии – от этого не умирают. Или… мне только что пришла в голову мысль, что я заразил его тем вирусом… Кто знает? Попробую разобраться на том свете, если встретимся с ним… О печальных новостях узнал, просматривая в интернете электронные версии рижских газет уже после возвращения из больницы. Речь ко мне возвратилась, почти ко всему телу вернулась возможность движения (благо, на лечение и реабилитацию деньги у нас были), а вот ходить я так и не смог… Дядя, к сожалению, вскоре ушел из жизни, не дотянув до семидесяти. Я остался один. К счастью, он оставил мне приличную сумму, накопленную за годы более чем скромной жизни, да и от родителей кое-что осталось.

Поначалу было трудно, просто неимоверно трудно. Тяготился ущербным состоянием инвалида, мучил вопрос, не давая покоя – за что? За что мне такие испытания? Где и в чем кроется разгадка моих страданий? Впрочем, это еще были цветочки, мне предназначено было испить горькую чашу до конца… Да, да, именно – все познается в сравнении, вроде бы, как и дно уже пробито, но ты продолжаешь все падать и падать…