Спецпохороны в полночь: Записки "печальных дел мастера"

Иногда вдоль реки тянулась рожь. Она созрела уже, стояла недвижно, нежно светлея в темноте, склонившиеся к дороге колосья слабо касались моих сапог и рук, и прикосновения эти были похожи на молчаливую робкую ласку. Воздух был тепел и чист, сильно мерцали звезды; пахло сеном и пылью и изредка горьковатой свежестью ночных лугов; за полями, за рекой, за лесными далями слабо полыхали зарницы.

Скоро дорога, мягкая и беззвучная, ушла в сторону, и я ступил на твердую мозолистую тропку, суетливо вившуюся вдоль берега реки. Запахло речной сыростью, глиной, потянуло влажным холодом».

Вот ведь в каком волшебно-обыденном мире мы живем, братцы! И все это любовь и о любви…

Но, как известно, не все пути любви исповедимы… Есть тайны и тайны. Для меня такой тайной и по сей день остается поцелуй В. М. Молотова. Да, да, того самого…

А дело было так. Уже стоял на постаменте гроб с телом покойного ректора Института мировой литературы С-ва. Уже отзвенели над Новодевичьем прощальные речи и тише, приглушеннее стал плач родственников. Могильщики уже по-хозяйски разглядывали гроб, в котором покоился усопший, — прикидывали, как его удачнее подхватить на полотенцах… И еще — любовались им. Как произведением искусства. Гроб и впрямь был весьма респектабелен, не нашей выделки, дубовый, с узорами да еще на пружинах… С. умер в Швеции, и гроб был оттуда…

Внезапно к гробу подошел пожилой человек со шляпой в руке и, ни словом ни с кем не обмолвившись, наклонился над покойником и поцеловал его в лоб.

— Молотов… Молотов, — полетели еле слышные шепотки.

Человек по-прежнему не обращал ни на кого внимания, поглядел пристально в лицо усопшего и удалился…

Поцелуй самого Молотова. Шутка ли! Но за что, но почему? И преданность, и любовь?..

Мы долго смотрели вслед фигуре, неторопливо шагавшей по дорожке… И ни для кого из нас не было секретом, что человек этот, правая рука Иосифа Виссарионовича, легким росчерком пера посылал людей в тюрьмы, в лагеря, на мученичество во имя "чистоты рядов" и нашей "светлой идеи". Мы знали, что "во имя высших целей" он позволил ГПУ отправить в скитания по лагпунктам свою жену… Но мы не знали еще тогда, что его рука вывела подпись под зловещим документом — планом Молотова-Риббентропа, по сути, на сделке между фашизмом и сталинизмом, согласно которой малые европейские страны, включая Прибалтику, Западную Белоруссию, Польшу, оказались поделены… Нам еще предстояло стать свидетелями неловкой агонизирующей лжи родимых аппаратчиков, решивших, было, что одурачить общественное мнение не грех и на пятом году перестройки, что стоит только усомниться в подлинности соответствующих документов, как тотчас воцарится безмятежная тишина и спокойствие. Не вышло. Но была еще одна, столь же неуклюжая попытка надуть мировую и свою собственную общественность, твердя без передышки о том, что расстрел польских офицеров в Катыни — дело рук отнюдь не гэбистов, а фашистов… И опять врать до бесконечности не получилось… Не то время! То время ушло, как и тот не слишком уверенно держащийся на ногах человек в очках со шляпой в руках, поцеловавший покойника в лоб… со своими симпатиями, претензиями, преступными деяниями, соблазнами, недоговоренностями…

ПОЛОЖЕНИЕ ОБЯЗЫВАЕТ

Мы внимательны друг к другу? Очень редко. Озабоченные своими проблемами, несемся мимо, лишь для видимости интересуясь: "Ну ты как?", "А как ты?". И вполне удовлетворяемся нелепым ответом: "Нормально". Значит, с меня взятки гладки, не счел за труд, спросил — ответа дождался… И в писательской среде сколько наблюдаю, та же самая мимолетность внимания к другому, а, может быть, и бо́льшая, чем где бы то ни было. Писатель — "кустарь-одиночка". Ему требуется профессиональное умение сосредоточиться и отвлечься от всего и всех. Он бы, вроде, подчас и очень хочет общаться, а как-то не знает, с чего начать, разучился… По Дому литераторов порядочно бродит таких вот неприкаянных… И сколько у них в глазах, если присмотреться, — тоски.

Но они — живые, следовательно, не мой, так сказать, контингент? Однако в том-то и штука, что почему-то именно меня выбирают частенько творческие люди, чтобы поведать о своем одиночестве, бедах, тоске. Видимо, считают — раз я "похоронщик", следовательно, и исповедник тоже. Положение обязывает — выслушиваю, сучувствую, одариваю по возможности свежими анекдотами, чтобы человек ну хоть раз улыбнулся.