Спецпохороны в полночь: Записки "печальных дел мастера"

«Я подхожу. Ноги мои дрожат, мне делается вдруг чего-то страшно.

— Прижмись ко мне, Алеша, — просит Лиля. — Я совсем замерзла.

Я обнимаю ее и прижимаюсь к ней, и мое лицо почти касается ее лица. Я близко вижу ее глаза. Я впервые так близко вижу ее глаза. На ресницах у нее густой иней, волосы выбились из-под шали, и на них тоже иней. Какие у нее большие глаза и какой испуганный взгляд! Снег скрипит у нас под ногами. Мы стоим неподвижно, но он скрипит. Сзади раздается вдруг звонкий щелчок. Он сухо катится по доскам, как по льду на реке, и затухает где-то на краю платформы. Почему мы молчим? Впрочем, совсем не хочется говорить.

Лиля шевелит губами. Глаза ее делаются совсем черными.

— Что же ты не целуешь меня? — слабо шепчет она. Пар от нашего дыхания смешивается. Я смотрю на ее губы. Они опять шевелятся и приоткрываются. Я нагибаюсь и долго целую их, и весь мир начинает бесшумно кружиться. Они теплые. Во время поцелуя Лиля смотрит на меня, и теперь я вижу, как она меня любит.

Так мы целуемся в первый раз. Потом она прижимается холодной щекой к моему лицу, и мы стоим не шевелясь. Я смотрю поверх ее плеча, в темный зимний лес за платформой. Я чувствую на лице ее теплое детское дыхание и слышу торопливый стук ее сердца, а она, наверное, слышит стук моего сердца. Потом она шевелится и затаивает дыхание. Я отклоняюсь, нахожу ее губы и опять целую. На этот раз она закрывает глаза».

Неведомая нам с Василием Росляковым красавица ведала, видимо, свое, прилелеянное у самого сердца, — человек, способный так высоко чтить мгновение жизни за многих, за очень многих, не умеющих воспринимать его как подарок, как ценность, как сюрприз со всеми своими видимыми, слышимыми особенностями, — достоин любви, достоин преклонения…

И ах, как горько, как безутешно рыдала эта печальная красавица на поминках, как прекрасно было ее лицо в слезах, одухотворенное преданностью таланту…

Даже и не плакала она, а убивалась по нем… И пока будут существовать подобные очарованные странницы в мире литературной фантазии, — мужчин, одаренных писательским серебряным пером, не убудет… И даже в самое смутное, хаотичное, малоустойчивое, вроде нашего нынешнего, время, кто-то из них, подобно Юрию К., возьмет за сердце вещей сочностью живописания просторной простоты бытия:

«Мне нужно было попасть на утиное озеро к рассвету, и я вышел из дому ночью, чтобы до утра быть на месте.

Я шел по легкой пыльной дороге, спускался в овраги, поднимался на пригорки, проходил реденькие сосновые борки с застоявшимся запахом смолы и земляники, снова выходил в поле… Никто не догонял меня, никто не попадался навстречу — я был один в ночи.