К письму прилагалась группа подставных личностей: паспорта, удостоверения, выданные Министерством нацбезопасности, водительские права, свидетельства о рождении, номера социального страхования и даже дипломы медицинских университетов. Во всех этих документах были мои приметы и фото, но ни в одном не значилось мое настоящее имя.
Диана понемногу выздоравливала. Пульс стабилизировался, легкие очистились, хотя субфебрильность сохранялась; марсианский препарат делал свое дело, перестраивал весь ее организм и аккуратно редактировал ее ДНК.
Самочувствие Дианы улучшалось, и она начинала потихоньку интересоваться происходящим – спрашивала про Солнце, про пастора Дэна, про путешествие из Аризоны в Казенный дом. Из-за интермиттирующей лихорадки она не всегда запоминала мои ответы. Несколько раз пыталась разузнать, что стало с Саймоном. Если была в здравом уме, я рассказывал ей про юницу и возвращение звезд; когда ее сознание затуманивалось, говорил, что Саймон «отошел» и какое-то время я сам буду за ней присматривать. Похоже, ее не удовлетворяли мои ответы: ни правда, ни полуправда.
Иногда она погружалась в апатию: сидела, откинувшись на подушки, лицом к окну, и смотрела, как солнце отсчитывает ход времени, двигает тени на бугристом одеяле. В другие дни на нее находило лихорадочное беспокойство. Однажды она потребовала ручку и бумагу, и когда я исполнил ее просьбу, написала одно лишь предложение – «Не я ли сторож брату моему» – и выводила его, пока пальцы не свело судорогой.
– Я рассказала ей про Джейсона, – призналась Кэрол, когда я показал ей эти листы.
– Уверены, что поступили разумно?
– Рано или поздно она бы все узнала. Она примирится с этим, Тайлер, не беспокойся. С Дианой все будет в порядке. Она всегда была сильнее брата.
Утром того дня, когда хоронили Джейсона, я занялся оставленными им письмами: приложил к каждому копию его последней речи, заклеил конверты и бросил их в случайный почтовый ящик по пути в местную часовенку, которую Кэрол зарезервировала для службы. Письма должны были пролежать в нем несколько дней, ведь почта еще не полностью восстановила работу, но я решил, что так надежнее, чем держать их в Казенном доме.
«Часовенкой» оказалась похоронная контора, открытая для представителей всех христианских конфессий. Она находилась на главной улице пригорода – весьма оживленной, поскольку запрет на передвижение уже сняли. Будучи рационалистом, Джейс всегда с пренебрежением относился к традиционным похоронным службам, но чувство собственного достоинства требовало от Кэрол церемонии: пусть невзрачной, пусть даже pro forma. Кэрол исхитрилась созвать небольшую аудиторию: в основном соседей, помнивших Джейса еще ребенком и знавших о его карьере из новостных телесюжетов и второстепенных заметок в ежедневной газете. Короче говоря, скамейки не пустовали благодаря ее тускнеющему «звездному» статусу.
Я произнес короткий панегирик. (У Дианы получилось бы лучше, но самочувствие не позволило ей приехать.) Джейс, сказал я, посвятил свою жизнь поиску знаний и был не заносчив, но скромен в своих стремлениях: понимал, что знания не создают, а выявляют, что их нельзя присвоить, ими можно лишь поделиться, передать из рук в руки, из поколения в поколение; при жизни Джейсон был частью этого процесса и даже теперь оставался его частью, ибо вплел себя в паутину знаний.
Когда я стоял за кафедрой, в часовенке объявился И Ди.
Он отмерил шагами полпрохода между скамейками, а потом узнал меня. Долгую минуту сверлил меня взглядом, после чего опустился на ближайшее незанятое место.
С нашей последней встречи он совсем иссох, а последние седые волосы подстриг до почти невидимой щетины, но по-прежнему держался как человек, облеченный властью, и костюм его был пошит строго по фигуре: если в крое имелись погрешности, то незаметные. Эд сложил руки на груди и обвел помещение царственным взором, подмечая всех присутствующих. Нашел глазами Кэрол, и взгляд его стал едва не осязаем, словно указующий перст.
По окончании службы Кэрол, поднявшись на ноги, храбро принимала соболезнования тянувшихся к выходу соседей. За последние дни она пролила немало слез, но сегодня держалась молодцом: не плакала и вела себя по-врачебному отстраненно. Когда ушел последний гость, к ней приблизился И Ди, и Кэрол напряглась, будто кошка, почуявшая более крупного хищника.
– Кэрол, – произнес И Ди, посмотрел на меня и добавил: – Тайлер.
– Наш сын умер, – сказала Кэрол. – Джейсона больше нет.
– Именно поэтому я здесь.
– Надеюсь, ты явился, чтобы его оплакать…
– Ну конечно!
– …а не по какой-то другой причине. Ведь он приехал домой, чтобы скрыться от тебя. Полагаю, ты и сам это знаешь.
– Я знаю больше, чем ты можешь себе представить. Джейсон совсем запутался…
– С ним много чего случилось, Эд, но он ни в чем не запутался. Я была рядом, когда он умирал.
– Ах вот как? Интересно. Потому что я, в отличие от тебя, был рядом, когда он жил.
Кэрол ахнула и отвернулась, словно ей отвесили пощечину.