Спин

– Первая в истории возможность использовать время в собственных целях.

– Время? Его-то у нас и отняли!

– Наоборот. Если выйти за пределы скромного земного пузырька, в нашем распоряжении окажутся миллионы лет. И у нас есть инструмент, подтверждавший свою исключительную надежность те же миллионы лет.

– Инструмент? – переспросил я.

Джейс подцепил вилкой очередной ломтик говядины. Ужин был что надо. На тарелке стейк, рядом бутылка пива. Никаких излишеств, не считая фасолевого салата, которому Джейс оказывал умеренные знаки внимания.

– Да, инструмент, и очевидный. Эволюция.

– Эволюция.

– Тайлер, если ты так и будешь в ответ повторять мои слова, разговора у нас не получится.

– Хорошо, эволюция как инструмент… Все равно не понимаю, как мы умудримся заметно эволюционировать за тридцать-сорок лет.

– Господи, речь не о нас. И разумеется, не о тридцати-сорока годах. Я говорю о простейших формах жизни. О нескольких эонах. Я говорю о Марсе.

– О Марсе.

Ой.

– Не тупи. Подумай.

С практической точки зрения Марс – мертвая планета, даже если когда-то на нем были предпосылки для возникновения жизни. За пределами Спина Марс «развивался» уже много миллионов лет, греясь в лучах растущего Солнца. Судя по последним фотографиям со спутников, он оставался сухой и безжизненной планетой. Будь на нем простейшие формы жизни и подходящий климат, он – в моем понимании – уже превратился бы в буйные зеленые джунгли. Но этого не произошло, потому что на Марсе не имелось ни того ни другого.

– Терраформирование. Раньше этот термин был на слуху, – сказал Джейсон. – Помнишь те спекулятивные романы, что ты когда-то читал?

– И до сих пор читаю, Джейс.

– Тем лучше. Что скажешь насчет терраформирования Марса?

– Нужно напитать атмосферу парниковыми газами, чтобы она согрелась и растопила замороженную воду. Засеять планету простейшими организмами. Но даже по самым смелым подсчетам этот процесс займет…

Он улыбнулся.

– Ты прикалываешься, – сказал я.

– Нет. – Улыбка угасла. – Вовсе нет. Я говорю вполне серьезно.

– Да с чего вообще начать?..

– С серии одновременных запусков с грузом специально созданных бактерий. Простые ионные двигатели, неспешный полет к Марсу. По большей части управляемые жесткие посадки – одноклеточные их переживут, – а затем несколько грузов посерьезнее: мощные бомбы, чтобы доставить эти же организмы под поверхность планеты – туда, где, по нашим предположениям, имеется вода. Чтобы подстраховаться, проведем множество запусков с целым спектром подходящих организмов. Смысл в том, чтобы вывести органическую деятельность на нужный уровень, после чего углерод высвободится из коры и планета выдохнет его в атмосферу. Это несколько миллионов лет. По нашим меркам – несколько месяцев. Далее смотрим, что получилось. Если видим, что на Марсе потеплело, плотность атмосферы возросла, а кое-где появились грязевые лужицы, повторяем весь цикл, на сей раз – с многоклеточными растениями, разработанными для марсианских условий. В атмосферу начнет поступать кислород, а давление, быть может, возрастет еще на пару миллибар. Повторяем по мере необходимости. Добавляем еще несколько миллионов лет, размешиваем хорошенько и через приемлемый промежуток времени – конечно, по нашим часам – имеем все шансы состряпать планету, пригодную для жизни.

У меня перехватило дух. Я чувствовал себя закадычным другом главного героя викторианской детективной новеллы. «Разработанный им план был дерзок до неприличия, но я, сколь ни силился, не умел найти в нем ни единого изъяна!»

Но один изъян все же был, причем фундаментальный.

– Джейсон, – сказал я, – даже если это реализуемо, нам-то что с того?

– Если Марс станет пригоден для жизни, люди смогут на него перебраться.

– Все семь или восемь миллиардов?

– Вряд ли, – фыркнул он. – Нет, несколько первопроходцев. Племенное поголовье, если говорить по-врачебному бесстрастно.

– И что они будут там делать?

– Жить, давать потомство и умирать. Миллионы поколений за каждый земной год.

– Но зачем?

– Хотя бы затем, чтобы у рода человеческого появился второй шанс в Солнечной системе. А при наилучшем раскладе у марсиан будут все наши знания плюс несколько миллионов лет, чтобы нас превзойти. Внутри Спина некогда выяснять, кто такие эти гипотетики и зачем они так с нами поступили. Но у наших марсианских наследников будет достаточно времени подумать за нас.

Или повоевать за нас?

(Так, между прочим, я впервые услышал слово «гипотетики» – гипотетические разумные создания, сокрытые от человеческого глаза, заточившие нас во временной склеп. Широкое распространение этот термин получил лишь через несколько лет. А лучше бы не получал вовсе. Слишком нейтральное название, предполагающее нечто абстрактное, холодное и беспристрастное. Я подозревал, что истина далеко не так проста.)

– И что, – спросил я, – у этой затеи уже есть реальный план?