Я поняла, что Этан недостаточно доминантен, чтобы двинуть процесс вперед. Значит, мне надо быть смелее, а то еще час уйдет на разговоры. То есть разговоры — это хорошо, и мне нравилось, что мы с ним можем разговаривать, но мне нужно было утолить ardeur и найти Эдуарда. Я ему нужна — прикрыть спину.
— Поцелуй меня.
— Что? — спросил он.
— Поцелуй меня.
Он посмотрел тревожно, неуверенно.
— С тех пор, как ты целовался с женщиной, тоже два года прошло?
— Да.
Это он сказал шепотом.
Я улыбнулась, стараясь, чтобы улыбка была ласковой.
— У тебя должно хорошо получаться.
— Откуда ты знаешь?
— Ты — оборотень, а потому кинестетик, и я видела тебя в бою. Ты владеешь своим телом, и это очень помогает в постели.
— Я знал бойцов, которые не очень отличались в спальне.
— У них были проблемы.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что у всех есть, — ответила я. — «Но если их будет слишком много, я выпущу ardeur, и он уберет все сомнения.
— Ну, не думаю, чтобы я настолько нервничал, — сказал он, отпустил мою руку и просто смотрел на меня.
— Нервничать можно.
— А ты нервничаешь? — спросил он.
Я улыбнулась:
— Недавно еще да, но сейчас уже нет.
— Почему?
— Потому что ты нервничаешь сильнее.
— Бессмыслица какая-то. Почему тогда ты не нервничаешь сильнее? Почему из-за нервов считаешь меня слабаком?
— Ты меня назвал милой. Возвращаю комплимент.
— Милый — это не то, каким женщина хочет видеть мужчину.
— Ну, я думаю, тебе еще предстоит встретить много женщин, которые это качество в мужчине ценят чертовски высоко.
— А ты?
Я снова улыбнулась ему:
— Поцелуй меня, Этан. Просто поцелуй и двинемся дальше.
— А почему не выпустить ardeur питаться и не снять все сомнения?
— Потому что я хочу, чтобы это делали мы, только мы, без метафизики.
— Почему? — повторил он.
— Чтобы медленно ввести тебя в первый за два года секс, а не набрасываться на тебя как голодный волк.
— Набрасываться на меня?
Он посмотрел на меня так, будто считал это невозможным.
— И еще как, — сказала я. — Наброситься и смять в лепешку.
Он улыбнулся, засиял, ямочками:
— Ой, вряд ли.
— Если ты про армрестлинг, то конечно, нет. Руку бы я тебе не положила, но речь же не о силе.
— А о чем? — спросил он.
— О сексе.
Он сдвинул брови:
— Тогда, похоже, мы с тобой по-разному понимаем слово «наброситься».
Я улыбнулась:
— Наверное, да, но ты же хочешь секса со мной?
— И очень.
— Тогда победа была бы моя, потому что ты хочешь, чтобы я на тебя набросилась.
Этан снова засиял ямочками.
— То есть ты говоришь, что я позволю тебе победить.
Я подняла руки, провела ими вверх по его плечам и притянула его к себе.
— Я говорю, что победа была бы обоюдной.
Мои ладони спустились ниже по его спине, он придвинулся ближе.
Лицо его было так близко, что перед глазами расплывалось.
— Побеждать я люблю, — сказал он.
— И я тоже, — прошептала я прямо ему в губы.
И он меня поцеловал, сперва осторожно, будто не совсем знал, что именно делать, потом у него вырвался стон, полный желания и муки, и вспомнил, как целоваться. Вспомнил, как жадными руками гладить мое тело. И поцелуй длился, пока не пришлось прервать его хотя бы для вдоха, и мы разлепились, смеясь.
И продолжали смеяться, а Этан чуть шевельнул бедрами, и я почувствовала его.
— Ты красив, — сказала я.
— Ни одна женщина до сих пор такого не говорила.
Я посмотрела ему в лицо:
— Дуры они были, а я люблю мужчин. И все в них люблю.
— Многие женщины слегка нас боятся.
Я замотала головой:
— Я не боюсь.
— Да, — сказал он чуть более низким голосом, — ты не боишься. — Он выскользнул из моих рук, спустился по телу ниже. — Хочу тебя распробовать. Хочу смотреть на твое тело и видеть, как у тебя глаза закатываются, а тогда я в тебя вдвинусь.
Я смотрела на его тело, смотрела в глаза, темнеющие от желания, и от одного этого внизу сжалось. Я попыталась себе помешать, не дать себе насладиться моментом, но ardeur уже притаился в моих глазах, в голове, в сердце, в кишках, и я хотела этого мужчину. Звери во мне почему-то стали странно вялыми. Тигрицы всех мастей, что так его хотели, вылизывали кончики хвостов, на меня поглядывая, открывали ленивые глаза цвета огня и трех оттенков синего: светлое небо, серая голубизна пасмурного дня, и синева с рассветным золотом. Все три тигрицы по отношению к мужчине, целовавшему дорожку вниз по бедру, казались почти спящими, довольными, будто уже насытились или вот только-только очнулись от дремоты. Очевидно, обезболивающие, которые мне дали, хорошо подействовали. Я мысленно завязала узелок: спросить название лекарства, чтобы сообщить другим оборотням. Анальгетик, действующий на ликантропов, — воистину благословение божие.
Тигриц вполне устраивал вариант — дать питаться ardeur'y, а самим валяться, как гигантским кошкам, и только смотреть. А может, я так давно не утоляла ardeur, что даже звери во мне знали: его надо насытить в первую очередь. Может быть, им не нравилось, что оболочка моего тела так серьезно повреждена. Откуда нам знать, что думают тигрицы?