Сплетение

Как-то, в один из самым последних дней августа, когда девочки, спасаясь от жары, устроили в погребе, среди ящиков с картофелем, приятное чаепитие, Ева, едва переводя дыхание от волнения, ворвалась в дверь с газетой в руках.

— Смотрите, — с усилием произнесла она. — Смотрите!

Все посмотрели.

— Война! — воскликнула Азалия.

— Окончена! — разинув рот и в то же самое время улыбаясь, сказала Брэмбл.

— Окончена! — эхом вторили девочки.

— Победа!

— Ура!

Младшенькие подпрыгивали, исполняя подобие рила, и выкрикивали писклявыми возбужденными голосами: «Ура! Ура!»

Азалия изучала заголовки и статьи, сердце билось так быстро, что, казалось, взорвется. Состоялась решающая битва. Азалия внимательно прочла первую полосу, затем следующие страницы в поисках знакомых имен среди раненых.

— Есть те, кого мы знаем? — спросила Брэмбл. — Кто-нибудь… совсем нет?

— Нет, — ответила Азалия, с души свалился камень. — Нет.

Девочки облегченно выдохнули.

— Не то, чтобы мы за кого-то переживали, разумеется, — сказала Брэмбл.

— Разумеется, — подтвердила Дельфиния.

— То есть, я — определенно нет.

— И я.

— Война закончена!

В тот день газета столько раз переходила из рук в руки, что быстро потеряла первоначальный вид. Миссис Грейби испекла хлеб с корицей, лакомство, которое они позволяли себе только по праздникам, а мистер Пудинг расхаживал по замку, фальшиво напевая «Ура» хриплым голосом. «Вестник Геральд» даже выпустил экстра выпуск на следующий день с подробностями о войне, и среди новостей на первой полосе сообщалось, что мистер Фейрвеллер ранен. Кловия, такая чувствительная, разрыдалась.

— Да он в порядке, — утешала Брэмбл. — Его так просто не убить. Понадобится чеснок и еще кол прямо в сердце.

Кловия продолжала плакать. И ничего с ней не поделать.

Окончание войны вдохнуло в Исбери новую жизнь. Мужчины приходили во дворец по Делам Королевской Важности и рассказывали мистеру Пудингу о войсках и кораблях в порту. Министр Фейрвеллер, прибыв с одними из первых, перешагнул порог замка солнечным утром в четверг.

Верный своей манере поведения, Фейрвеллер не поздоровался с девочками, а сразу зашагал в библиотеку — работать. К ужасу обитателей дворца, безоговорочно приковала всеобщее внимание его красная свежая рана на шее — от воротника до уха. Несмотря на повязку, наружу просочилась кроваво-красное пятно. Он вздрагивал при каждом повороте головы.

Кловия, заливаясь краской от негодования, ворвалась в библиотеку с горячим чайником имбирного чая и чашкой и со звоном поставила принесенное на рабочий стол Короля.

— Вы, — произнесла она. — Вы… вы… вы… вы выпейте это! Немедленно!

Кловия крайне редко сердилась, оттого это зрелище и забавляло, и пугало. Фейрвеллер оторвался от бумаг и удивленно воззрился на нее, что разгневало Кловию еще больше.

— Три чашки, — наливая чай, повелела она и резко всунула ему чашку в руки. — Три чашки, не меньше! Вас осматривал врач? Ну? Пейте!

Фейрвеллер выпил.

Азалия догадывалась, что он, одиноко проживая в особняке, обставленном в строгом стиле, не привык к приказаниям. Кловия, поджав губы и сложив руки на груди, наблюдала, как Фейрвеллер смиренно маленькими глотками пил чай. Выглядел он почти как испуганный школьник. В дверном проеме за происходящим наблюдали девочки.

— Министр, а Король скоро приедет домой? — спросила Флора, осмелившись задать вопрос первой. Она подняла палец как на уроках.

— Должен вернуться в течение трех недель, — нюхая чай, Фейрвеллер поёжился. — Он остался, чтобы осмотреть войска. Если бы вы писали ему, то уже бы знали.

Девочки вспыхнули от возмущения.

— Это мы-то ему не писали? — рассердилась Брэмбл, ее уши горели. — Это он не писал нам!

— Пожалуй, — Фейрвеллер отпил крепко заваренный чай. — Скучной вашу семью не назовешь.

Оказалось, что прибыл не только Фейрвеллер. Несколько дней спустя, среди взволнованных сменяющих одного за другим посетителей, приходящих по Делам Королевской Важности, Азалия услышала гул. Направившись на звук, она обнаружила в портретной галерее худощавого высокого молодого человека. Засунув руки в карманы, он подпрыгивал на носочках.

Портретная галерея являла собой длинный холл с окнами на одной стороне и портретами на другой и предназначалась для гостей и посетителей. У стен стояли диваны, обитые настолько тонкой тканью, что стоило чихнуть с десяти шагов, как они покрывались пятнами, Девочкам не разрешали их даже трогать. Посередине помещения бархатные канаты огораживали установленные на подставках стеклянные футляры с государственными документами, рядом с которыми стоял незнакомец. Завидев Азалию, он обрадовался.

— О, здорово! — сказал он с сильным делчестрийским акцентом. — Здорово, говорю!

— Здо… то есть, здравствуйте, — произнесла Азалия. Он напомнил ей длинную эластичную ириску, одетую в клетчатый камзол. Ее взгляд приковал неприятно зеленый галстук-бабочка.