Сполох и майдан (Отрывок из романа времени Пугачевщины)

— Не гнвитесь, атаманы. Къ тому я о годахъ помянулъ своихъ, чтобъ свдали молодцы, сколь многое довелося мн видть на вку моемъ. Вдомо вамъ, что совершилъ я многiе походы. Еще при цар бломъ еодор наряжалъ я службу подъ Чигиринъ, будучи еще выросткомъ, и помнится билися мы люто съ туркой; бояринъ Ромодановскiй велъ насъ и дв рати разбили и весь край тотъ въ пустоту привели. И въ полтавскомъ побоищ по своей охот и безъ наряду былъ я, дтушки, и получилъ самоличное спасибо отъ великаго императора Петра Алексевича, за то, что когда клюнулъ землю свейскiй то королевичъ, то я изъ первыхъ наскочилъ полонять его. Такъ вотъ, молодцы, уходился я гораздо и разума немало пособралъ, и смогу я нын точно отвтствовать Чумаковой рчи, безъ урону чести моей… Врно сказывалъ онъ объ старомъ жить атаманства Яицкаго… Время, подлинно, устрашенной доблести! Но къ тому я рчь сведу, что времена т не вернешь, да и не гоже вертать ихъ.

— Почто не гоже? Поясни! быстро отозвался Чумаковъ.

— Малоль-ль чт`o бывало въ старину… Во вс то вки свои порядки… Мните вы себя равными ддамъ силой и крпостью. Ой, молодцы, истинно сказываю: никакого подобiя нтъ. Нон на прикладъ возьмемъ, чуть малая стужа, морозится казакъ, лупится казачья личина, якобы тыква она; захватитъ кого буранъ въ степи и поминай его въ молитв упокоеньемъ… А моего, вотъ, родителя, царство ему небесное, застигъ пшаго буранъ за полъ-ста верстъ отъ дому. Забился онъ подъ великiй сугробъ, улегся теплехонько и вздремнулъ лихо, отъ сумерекъ и до сумерекъ. Вылзъ и пришелъ домой. А гляньте-ко тоже на кладбище, велико ли число могилецъ ддовыхъ, отцевыхъ, да и своихъ… Ддовыхъ совсмъ мало, отцевыхъ бол, а вашинскихъ тьма тьмущая. А почто… скажите?

— Скажи самъ… Чего опрашивать-то?

— У ддовъ про обычай было сказывать: пошелъ кувшинъ по водичку, тамъ ему и натычка… Почалъ выростокъ въ татарву бгать, тамъ ему ддушкой и остаться. И подлинно помянешь вотъ хоть бы моихъ кумовъ: П'eтра косой — въ Хив загибъ, Наумъ съ Андрюхой на Каспiи остались рыбу кормить, изъ Степана кайсаки несказанное сотворили. Да и многое множество иныхъ ддовъ, кои воинскую смерть получили въ предлахъ далекихъ…

— А ддушка Стратилатъ почто же уберегся? У храма лечь хочетъ! усмхнулся Чумаковъ, а за нимъ фыркнули нсколько ближайшихъ казаковъ.

— А пото, молодецъ — обернулся къ нему Стратилатъ — чтобъ предъ кончиной своей отъ худаго малоумныхъ внучатъ отвести, да чтобъ въ иныя медовыя рчи на сполох дегтя накласть, не во гнвъ будь сказано твоей чести.

И Стратилатъ, усмхаясь, поклонился Чумакову въ поясъ.

Громкiй хохотъ прiободрилъ его и онъ продолжалъ.

— Сказываю я, много перемнчивъ свтъ. Полагаете вы тже ханы нын и тже полки ихнiе. Нтъ, дтушки. Ханы нын тоже дурачество свое бросили, тоже ума набрались и полчища ихнiя и безчисленне и оружены инако. У нихъ, поди, и пушки есть не хуже государственныхъ. Истинно сказывалъ вамъ Чумаковъ и объ дружеств съ царями московскими; подлинно посланцы наши зжали съ подарками и казну возили, да опять, дтушки, перемнилися порядки. У царицы Катерины своей казны много и ей нтъ нужды въ вашихъ алтынахъ яицкихъ, и подобаетъ ей содержать молодцевъ-атамановъ въ смиреньи, потому что состоитъ она, матушка, нын въ уговор съ ханами и хивинскими и иными, и не можно ей попустить васъ разбойничать въ ихъ предлахъ… И времена, дтушки, другiя, и казаки яицкie не т нын! И вотъ сказываю я вамъ: безумiя Богу не давайте и на времена ноншнiя не ропщите.

— Что-жъ хороши новые-то порядки?

— Что отняли у васъ расправу-то круговую? Поводка сiя добрая, да вотъ что, дтушки, кругъ-то вашинской не подобенъ ддову. Мы живали въ несравненномъ съ вами согласiи, судили и рядили безъ ехидства… А нон собери кругъ, онъ тебя почище московской волокиты изволочить!

Ропотъ пошелъ по всей толп.

— Знамо всмъ, что ты радъ бы старшинскую руку тянуть! огрызнулся Чумаковъ.

— Почто пущали стараго народъ блазнить! крикнули изъ толпы. Долой его! Его на кладбищ черви ждутъ не дождутся!

— Смкайте вотъ! усмхнулся Стратилатъ. У ддовъ-то на кругу что хошь молви; коли любо теб, такъ хоть за татарву стой. А вы чт'o? Онъ-де блазнитъ! Долой-де его! Стало однимъ согласникамъ судить. Одни согласники добра не разсудятъ.

— Почто-жъ? Тебя не спросились!

Усмхнулся Стратилатъ, покачалъ головой и вымолвилъ:

— Скажу я притчей: была у Софрошки телка. Утащили волки телку и сожрали. Пошелъ Софрошка въ степь, и кличетъ: Собирайтесь, атаманы-волки, въ кругъ. Разсудите лихъ мой; пожрали мою телушку волки! Гожее ли длo? Собралися волки на майданъ. Разсудили его. Нутка по твоему, Чумаковъ, чт`o волки разсудили-то?

Громкiй хохотъ опять пошелъ по толп.

Чумаковъ заговорилъ что-то, въ отвтъ старику, но гульливый, раскатистый хохотъ заглушилъ eго слова.

Чика влзъ на бочку и обратился къ Стратилату:

— Ддушка! Ты гораздъ смшить майданъ, а ты лучше молви, чт'o ршить казачеству? Чт'o длать? Кашу заварили, а расхлебать не въ моготу.

— Сиди смирно, не сожалючи времена прошлыя… Вотъ что старшина! А за грхъ, что натворили, виновные отвтъ и дадутъ.