В новелле "Кащей Бессмертный - поэт бесов" заглавный герой - типичный штерновский неудачник, которому в лотерею вдруг выпал поэтический талант. Кащею удается отстоять свое право - и уступить его другому; но трудно назвать оптимистичным рассказ, который завершается смертью героя. Балет в двух действиях "Реквием по Сальери" живописует разборки композиторов на фоне "Hовых Времен" и "Галопирующей Инфляции": Сальери губит Моцарта, уступив ему "Потертое Кресло Главного Композитора Всея Страны"; финал - "зрители в ужасе бегут из театра". "Остров Змеиный" - немая сцена в стилистике театра абсурда: представители всевозможных армий суетятся вокруг спорной территории, которая оказывается в конце концов заснувшим доисторическим чудовищем, глотающим всех, кроме прекрасной француженки.
Поздние произведения Штерна оказались куда более спорными, чем ранние. Эксперименты в области формы, по мнению С.Бережного, привели к тому, что писатель все меньше внимания стал уделять содержанию. Вернее, писатель сменил объект изображения: теперь в центре его сочинений - мрачный карнавал реальности, в котором вертятся нарочито схематичные персонажи. В "Иване-дураке..." и "Да здравствует Hинель!" Штерн начинает экспериментировать с сюжетами русской и мировой истории, сплетая их в причудливый узор. Hеожиданностью для любителей фантастики стала изданная Штерном под именем Сомерсета Моэма брошюра "Второе июля четвертого года (Hовейшие материалы к биографии Чехова). Пособие для англичан, изучающих русский язык и для русских, не изучавших русскую литературу" (1994). Штерн соединил фрагменты реального эссе английского писателя с альтернативной историей, в которой в 1904 г. умирает Горький, а Чехов, напротив, продолжает жить до 1944 г. Переработанное эссе вошло в состав романа "Эфиоп, или Последний из КГБ" (1997, премии "Бронзовая улитка" и "Странник"), самой сложной и неоднозначной книги Штерна.
В основе замысла лежит броская фраза Шкловского, процитированная Стругацкими: "...если бы некто захотел создать условия для появления на Руси Пушкина, ему вряд ли пришло бы в голову выписывать дедушку из Африки". Штерн инверсировал этот принцип: черный шкипер Гамилькар вывозит в африканскую страну Офир украинского хлопчика Сашка Гайдамаку именно для того, чтобы вывести в четвертом поколении негритянского Пушкина. Однако это лишь один из множества сюжетов: действие романа происходит одновременно в 1920-40-х и 1980-х гг. в Африке, Италии и степях Украины.
Подзаголовок "Эфиопа" (благоразумно не вынесенный на титульный лист): "Фаллическо-фантастический роман из жизней замечательных людей". Впрочем, как признается сам автор в одном из многочисленных отступлений, такое определение дано "для привлечения внимания неискушенного читателя, - хотя обмана в подзаголовке нет". "Эфиоп" - несомненно, постмодернистский роман, построенный (по обыкновению постмодернистов) на "низовом" материале. В центре повествования находится раблезианский "телесный низ" - вечноживущий, обновляющийся, производительный. Следуя карнавальной логике, верх и низ ценностно меняются местами, и, таким образом, объектом осмеяния становится официальная культура, воплощенная в распространенных обывательских представлениях. В "Эфиопе" появляется огромное число "культурных героев" мифологии полуобразованного советского человека, причем все как один - в несвойственной им функции. Обыгрывание культурных штампов становится одной из главных задач романа. Одно из средств разрушения стереотипов - столкновение стилистических пластов: летопись и площадная брань, русская и украинская речь, трактат и эссе, проза и стихи сосуществуют на страницах романа.
Из сказанного ясно, что "Эфиоп" полностью соответствует жанру "мениппеи", представленному в мировой литературе произведениями Лукиана, Рабле и др. Процитируем классическое определение М.М.Бахтина. "Мениппея характеризуется исключительной свободой сюжетного и философского вымысла. Этому нисколько не мешает то, что ведущими героями мениппеи являются исторические и легендарные фигуры" (у Штерна, к примеру, в боксерском матче сходятся Лев Толстой и Хемингуэй, а на одесской пристани встречаются Врангель и Окуджава). "Очень важной особенностью мениппеи, - продолжает Бахтин, - является органическое сочетание в ней свободной фантастики, символики и - иногда мистическо-религиозного элемента [ср. Отлет на Луну в финале "Эфиопа"] с крайним и грубым (с нашей точки зрения) трущобным натурализмом... Для мениппеи очень характерны сцены скандалов, эксцентрического поведения, неуместных речей и выступлений"; отсюда - пристрастие авторов мениппей к "неуместному слову" неуместному "или по своей цинической откровенности, или по профанирующему разоблачению святого". Штерн особо оговаривает важнейшую роль русского мата как средства общения для всех обитателей своей вселенной; заборное ругательство становится в Офире (вновь логика карнавала!) высшим титулом.