Спрятанная

А Дуваф уже пододвигает к ней полную кружку настоя. Он сладок и пахнет яблоками и медом. Только на языке остается полынная горечь.

- Я уже был женат. Давно. Моя жена ушла после долгой болезни, и я никак не мог ей помочь. Тогда я покинул большой город… Мне хотелось покоя.

Желание заесть горчинку было раздражающе настойчиво, и Исса потянулась к ягодной лепешке. Вкусная. Аж пальчики оближешь.

- Я не выйду за вас.

Ахнула Кора. Зашипели возмущенно тени.

- В мое время слово родителя не обсуждалось, - колдун склонил голову набок. – Кому, как не произведшему на свет человеку знать то, что будет правильно для его дитя?

- Самому дитя.

В узких глазах под нависшими веками плескалась тьма – ледяная, безжалостная. По спине Иссы пробежали мурашки, дрогнули руки, сжимавшие лепёшку. Потек по тонким пальцам красноватый сок.

- Твоя дерзость пройдет, - Дуваф поднялся и тени скользнули к его ногам, как верные псы. – Я научу тебя быть покорной женой. Если ты откажешься есть – то я накормлю тебя силой. Решишь сбежать – путами стяну руку и ноги. Вздумаешь еще раз мне дерзить… - ледяные пальцы обхватила ее подбородок. – Вырву язык. Женщине он ни к чему. – Колдун медленно повернулся к Коре и та отпрянула. - Я думал сыграть свадьбу через несколько недель, в Ночь полных лун, но вижу, что тянуть не стоит. Подготовь ее, у тебя три дня.

Он покинул их дом сопровождаемый звенящей тишиной. Исса еще долго сидела не в силах даже пошевелиться. А потом терла и терла лицо в том месте, где ее коснулись пальцы Дувафа, в надежде избавиться от ощущения склизкого холода. Тщетно.

Глава 6. Исса

В минуты слабости Исса думала о том, что будь жива мать, она бы не позволила ей стать женой такого чудовища. Она даже верила, что Кора откажет Дувафу – он ведь и ее напугал до полусмерти. Тщетные надежды.

Та, как и обещала, начала готовиться к отъезду. Дом пустел – исчезали памятные с детства вещи, а место их занимала тягучая тишина. И Исса чувствовала себя похороненной заживо – еще живой, но уже обреченной.

Колдун ей больше не снился. Но даже днем она постоянно ощущала его незримое присутствие. За ней следили тени, или же существа, обитавшие в них. Ночами она слышала их тихий шепот, от которого в животе стягивался тугой комок страха.

Три дня пролетели незаметно.

Сегодня с самого утра истопили баню. Запарили травы. Какие-то, Исса видела, прислал сам колдун, и к запаху ромашки и чистотела примешивались пряные горьковатые нотки.

В небольшой баньке стоял густой, горячий пар, от которого кружилась голова. Иссу раздели донага и терли, терли, терли. Потом семь раз обливали настоянной на травах водой. И чем дальше продолжалось это изматывающее таинство, тем менее реальным казалось девушке все происходящее.

Стоило прикрыть глаза, и она видела себя со стороны: у девушки тонкая талия, округлые бедра, длинные стройные ноги, волосы цвета льна рассыпались по белоснежной коже… и все тонет в дурманящей дымке. И даже сердце, кажется, бьется тише. Спокойнее. Только щиплет глаза, и текут по щекам слезы.

Бесконечное количество раз провели частым гребнем по ее волосам, так, чтоб не осталось ни одного спутанного. И стянули в тугую косу, закрутили вокруг головы. Впиваются шпильки, царапая кожу, но даже боль ощущается отстранено.

Вот она уже в доме, и, наконец-то, можно вдохнуть полной грудью. Пахнет хлебом, мясной похлебкой и густо – яблоками и цветами. На столе, застеленном белой скатертью, букет из полевых цветов. Зачем? Все равно же повянет, стоит колдуну переступить порог.

Принесли платье. Холодная ткань стянула грудь, и кружево трет шею. Неудобно.

- Съешь, - пихает в рот вязкую кашу Кора. – День долгий, нужно подкрепиться.

Переслащено. Гадко. Но Исса послушно глотает, и одобрительно шипят тени в своих, уже обжитых углах. Послушная девочка, это хорошо…

Опекунша усаживает ее на низкую скамеечку, и подол стелется по полу, очерчивая призрачно-белый круг. Теперь только и остается, что сидеть и постараться не лишиться чувств.

Туман выветривается из головы, все делается четче, реальнее, больнее.

И Исса уже не смотрит на себя со стороны. Ноет затекшая спина – ее спина. Заходится в груди сердце – ее сердце. И руки… как же дрожат руки. Только ноги все еще будто чужие – не слушаются, немеют.

Она облизала пересохшие губы сухим языком. Надо бы попросить воды, но куда все делись? Помощницы, что старательно прятали глаза, разошлись, и вот в доме они снова одни с Корой. Та суетится, расставляет свечи. Толстые, янтарно-желтые, как змеиные глаза.

- Не нужно. Я сам все расставлю, - бархат, сквозь мягкость которого прорезает спокойная властность.

Исса вздрогнула и резко вскинула голову. Его голос изменился, как и манера говорить – стало в ней меньше чуждого, прихваченного из далекой страны, где он родился. Он и сам изменился. Вырос и раздался в плечах, стала шире грудь и крепче руки.