Спроси у зеркала

Противен?! Лариса покачала головой. Противен? Почему противен? Валерка Дидковский, самый близкий на свете человек — разве он может быть противен? Самый близкий?! Да, да, самый близкий, самый-самый! Даже Генка, ее любимый Геночка, не мог занять Валеркино место в Ларисиной душе. Генка — это Генка, это совсем другое… Другое? А что тогда Валерка? Кто он для нее? Генка — любимый мужчина, а Валерка… Валерка — просто самый близкий. Он всегда был рядом, каждый день, почти каждую минуту. Лариса попыталась вспомнить — а был ли в ее жизни день, когда Валерки не было рядом? С трудом припомнила — таки да, был, и не один. Это когда они начали встречаться с Генкой. О, да, тогда ей было не до Валерки! Но даже когда они не виделись несколько дней, Валерка все равно как будто бы был рядом. Даже мама с папой не могли сравниться с Валеркой, почему-то так получилось, что родители в ее жизни имели гораздо меньшее значение, чем Валерка Дидковский. И почему она раньше этого не замечала? Не понимала…

— Противен? — Лариса пожала плечом. — Почему ты должен быть мне противен?

— Я некрасив, — бесхитростно ответил Дидковский, без особых эмоций, без сожалений, без страданий — просто констатируя факт.

— Некрасив? — Лариса удивилась.

Странно, она никогда не замечала его некрасивости. Да, Сливка когда-то очень любила проехаться насчет Валеркиной внешности, но Лариса никогда ее не понимала и не поддерживала в этом. Пригляделась, словно впервые увидела его — да, особым красавцем Валерку, пожалуй, и правда не назовешь. Ну и что? Не красавец, да, но ведь и не хуже всех остальных. Разве внешность так важна? Разве из-за того, что он не так красив, как Генка, он хуже, чем остальные? Хуже?! Это кто хуже, Валерка Дидковский, ее Валерка, ее самый-самый верный друг?! Друг? Или не совсем друг? Тогда брат? Или кто он ей, кто?! Конечно, она никогда не рассматривала Валерку как мужчину, как будущего мужа. А почему? Почему ей это даже не приходило в голову? Разве не естественно было бы в первую очередь рассматривать его именно как кандидата в мужья номер один? Но разве она его любит? Нет, она ведь любит Геночку, это определенно, однозначно, как любит повторять один сумасбродный политик. А Валерка? Разве она его не любит? Глупости какие, конечно любит, разве можно не любить самого близкого и дорогого человека?! Господи, как это все сложно!

Дидковский взял и вторую ее руку, зажал их своими ладонями, словно спрятал в домике от всех несчастий, всех напастей.

— Тебя не пугает моя некрасивость?

— Почему она меня должна пугать? Я ее никогда не замечала. Если бы ты не сказал…

— Вот видишь, — почему-то обрадовался Дидковский. — Ты ее даже никогда не замечала! Может, потому, что я тебе не чужой? Скажи честно: разве ты меня когда-нибудь считала чужим?!

— Нет, — вновь недоуменно пожала плечом Лариса. А руки забирать из Валеркиного плена и не собиралась, словно не замечая, что в данную минуту они ей вроде как и не принадлежат вовсе. — Ты всегда был рядом… Вот только…

— Что? — нетерпеливо спросил Валерий.

— Ты полагаешь, что это веское основание для создания семьи?

— Для меня — более чем. А для тебя? Скажи, тебя шокирует мое предложение? Моя кандидатура в мужья для тебя абсолютно неприемлема, я тебе противен в этом качестве?

Лариса в очередной раз пожала плечом. Она уже ни в чем не была уверена. Ни в своей любви к Горожанинову, ни в нелюбви к Дидковскому. Нет, почему же 'в нелюбви'? Разве она не любила Валеру? Как можно не любить самого близкого по духу, по жизни человека? Значит, любила? Любит? Это что же, выходит, она любила его всю жизнь и даже не подозревала об этом? Разве так бывает? Да нет, это петрушка какая-то выходит!

— Валер, я ведь никогда не думала об этом. Я не знаю… Одно знаю наверняка — ты никогда не был мне противен… Но люблю ли я тебя? Нет. Вернее, люблю, конечно, но не так… Не так, как Генку, понимаешь? По-другому… Я не могу объяснить…

— Да не надо мне ничего объяснять, — прервал ее размышления Дидковский. — Я и сам все понимаю. Только это было раньше, еще полчаса назад, понимаешь? Это раньше ты любила Генку, вернее, думала, что любила. Потому что не знала его настоящего. А теперь знаешь. И что, до сих пор любишь? После всего, что он тебе преподнес в качестве предсвадебного подарка?! Любишь?

И вновь Лариса пожала плечом. Любит? После всей той боли, что Горожанинов ей причинил? Она что, мазохистка? Да она его ненавидит!

— Нет, наверное нет, не знаю… — нерешительно, неуверенно ответила она. — Ой, Валер, я уже ничего не знаю, я так устала от всего этого…

— Понял, — ответил Дидковский, отпуская ее руки из плена. — Я все понял. Беру командование парадом на себя. Значит, так, моя дорогая. Думать-размышлять нам с тобой некогда. Рассусоливать и распускать розовые нюни будешь потом, через неделю, а сейчас у нас очень много дел. Собирайся, мы едем в загс.

— Сейчас? — удивилась Лариса. — Но ведь еще неделя…