Я был знаком с ним с 1934 года. Будучи немного старше меня, он был тогда новоиспеченным кандидатом юриспруденции. Очевидно, он уже в ту пору пользовался доверием Квислинга и в первые годы существования партии занял место генерального секретаря, получая время от времени небольшое жалование. Он был из тех доверенных лиц Квислинга, кто продержался с ним дольше всех, вплоть до самого конца.
И вначале, когда я, двадцатилетний, только-только увлекся идеалами НС, и потом, в военные годы, у меня с Фюглесангом были вполне дружеские отношения. Он был умный человек, и с ним было приятно беседовать, в этом отношении я бы сравнил его с другим человеком, который потом был привлечен к ответственности, а пока что эффективно, насколько это было возможно, пытался защищать норвежские интересы — с министром труда и спорта Акселем Стангом.
Из разговоров с Фюглесангом у меня сложилось впечатление, что его первоначальная доброжелательность к немцам, открытая и вроде бы обоснованная, исчезла под влиянием событий, следовавших в фарватере немецкого режима. Сам же он до последнего дня пытался опираться на справедливость, а не на силу, что иногда ему даже удавалось, в том числе благодаря его мягкому обращению и интеллигентной аргументации.
Что именно Фюглесангу, как генеральному секретарю и министру, вменялось в вину после освобождения, я толком не знаю. Но мне трудно понять, как человек с таким характером едва не получил смертный приговор.
Когда теперь, спустя вечность, я пытаюсь выстроить свои воспоминания в нужной последовательности, мне очень помогают письма отца, всегда четкие и с обязательно проставленной датой, они — тот источник, которым я пользуюсь, пытаясь создать его портрет, портрет времени и рассказать о нашей связи друг с другом…
А сейчас я расскажу об истории с сигарами, которые во время войны ценились на вес золота. Казалось бы мелочь, пустяк, вопреки лежащей на поверхности неприязни, были способны обнажить в человеческой душе нечто глубинное.
«28.12.42.
Не поможешь ли ты мне выйти из трудного положения?
Я получил по карточкам пачку сигар (от Лангорда), в ней должно было быть пять штук, но оказалось только две, трех штук недоставало. Я отправил пачку обратно на фабрику и сказал, что делаю это, черт подери, вовсе не для того, чтобы получить три недостающие сигары и тому подобное.
Так эта бестия Лангорд присылает мне пятьдесят сигар! Не знаю, сколько они стоят и должен ли
я послать ему деньги, потому что очень не люблю подарков.
Не можешь ли ты найти для меня экземпляр какой-нибудь моей книги в красивом переплете и прислать мне, чтобы я мог ее надписать. Подумай, а? Например, „Статьи“, наверное, еще не распроданы. А это такая забавная книга.
Сделай это, если сможешь».
(На бланке табачной фабрики Конрада Ландгорда)