Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки

Это с одной стороны. С другой, любая придирка Баштакова, имевшая логическое обоснование (надо иметь в виду абсолютную условность этого понятия, ибо за редкими, а точнее, редчайшими исключениями о какой логике могла идти речь при полной подчас надуманности «дел»?!), бросала тень на работу следственного аппарата, на прокуратуру.

Защищая честь мундира, там «дооформляли» завернутое им «дело», насколько это было в их силах. Справедливо полагали при этом, что после подобной косметики комар носа не подточит… если, разумеется, жизнь не слишком надоела. Здесь уже влиятельный Баштаков и не пытался упрямиться.

Бывали редкие случаи, когда протест Спецотдела попадал к мужественным и порядочным не потерявшим до конца человеческих качеств людям. Они пользовались уникальной, предоставленной им службой Баштакова возможностью, и невинный, ранее осуждённый к смерти, рождался заново. Естественно, он не знал, кому обязан жизнью.

То, что генерал-майору госбезопасности Леониду Фокеевичу Баштакову подобные демарши, при всей их редкости, сходили с рук, удивляло его коллег. Некоторые считали, что и без этих «особенностей» несения службы его долгое пребывание на столь специфическом посту имеет какие-то таинственные веские причины. Кстати, многие сотрудники НКВД стремились при встрече с Баштаковым пройти незамеченными. Но были и более дальновидные. Эти старательно заискивали перед ним, словно ощущали себя потенциальными подопечными Первого спецотдела. Их можно понять. Пути Господни неисповедимы…

Ему отдавали должное – общителен, прост, хитёр.

Главным, что помогало Баштакову держаться на плаву, было то обстоятельство, что ему не завидовали. Ни положению, ни профессии, ни обязанностям, ни высокому званию, которого он добился усердием, проявляя его в каждом поручаемом ему деле. В этом ряду, бесспорно, имела значение и внешность – малорослый, узкоплечий, худощавый, в общем, неказистый – ему и впрямь не позавидуешь. Сам Баштаков по натуре не был завистлив, любил повторять, что зависть – это пропасть, заполненная кровью. Уж он-то знал, где кроются причины обрушивающихся на голову человека бед.

Польститься на занимаемое им положение могли лишь люди определённого сорта – склонные к садизму, к власти над людьми как источнику наслаждения, мстительные, ограниченные.

Однако подобные типы не могли составить конкуренцию Баштакову. Он устраивал высшее начальство по многим причинам – знал свои обязанности и умело исполнял их, был всегда уравновешен, вежлив, корректен, отличался чёткостью и скрупулёзностью. И даже то, что время от времени он опротестовывал отдельные «дела», воспринималось как положительный фактор. Тем более что его позиция, как правило, одерживала верх. Кроме того, начспецотдела был трезвенник. Это качество особенно ценилось. (Однако порой, когда нервы не выдерживали, и он готов был лезть на стенку, под утро выходного дня позволял себе опрокинуть почти стакан «белой головки». Из любимого гранёного графинчика.)

Баштаков имел дело с весьма специфической сферой бытия, о которой не только к ночи, но и светлым днём нормальные люди старались не думать.

Здесь были свои особые правила. Например, одежда, личные вещи казнённого подлежали сожжению. Во избежание наживы. Зловещий произвол соседствовал с заботой о нравственных нормах. А по сути, конечно, с заботой о том, чтобы информация о совершённых в подвалах акциях не пробивалась наверх, к людям.

Но всё равно до начспецотдела порой доходила информация о конфликтах на «вещевой» почве. Так, однажды кто-то из родных погибшего узнал на ком-то свитер, принадлежавший «врагу народа». След привёл к исполнителю акта, то бишь палачу, продавшему «трофей». Баштаков принял самые суровые меры к нарушителю общепринятого порядка. Провинившегося тоже казнили.

Дотошность Баштакова в исполнении инструкций изжила эту раздражавшую начальство практику. И была зачислена в актив начальника Спецотдела.

Баштаков редко появлялся на улице в форме. Если такое всё же случалось то он не без удовлетворения наблюдал, как прохожие, увидев ромб в петлице на гимнастёрке, изумлялись, и, обернувшись, некоторое время смотрели ему вслед. А те, кто знал толк в значении нашивок, обнаружив на рукаве чекистскую эмблему, сразу втягивали голову в плечи и старались быстрее разминуться с ним. Такая опасливость посторонних портила ему настроение, угнетала, заставляла основательно призадуматься.

Глубокой ночью, а чаще под утро, когда Баштаков возвращался домой на Большую Калужскую улицу, где жил с рослой, полноватой супругой и миловидной дочерью, дворники в белых фартуках встречали его неизменным глубоким поклоном.

Жильцы дома поначалу любопытствовали и специально уже где-то поближе к полудню, когда Баштаков обычно уезжал на службу, прогуливались около дома, чтобы убедиться в правоте соседей, утверждавших, что за малорослым квартиросъёмщиком приезжает шикарный семиместный «ЗиС-101». Убедившись в правоте слухов, старались избегать с ним встреч. От греха подальше.