Баштаков не то чтобы был высокообразован, но в молодости любил поэзию, утверждал даже, что читал «Фауста», но особенно любил в литературных беседах сравнивать Пушкина и Лермонтова, предпочитая второго первому, был в курсе и современных новинок, критически относился к конъюнктурным произведениям, обожал балет, коллекционировал пластинки, в основном симфоническую музыку. С отличием окончил Менделеевский институт, сразу был рекомендован в аспирантуру, гордился темой будущей диссертации, но партком института рекомендовал его на работу в ОГПУ. По всем данным он подходил: и по происхождению, и по трудолюбию, и по добросовестности, и прежде всего по тому, что был кандидатом в члены ВКП(б), любые поручения которой он чётко выполнял.
Баштаков неплохо играл в шахматы и всегда радовался победе. Проигрывать, как и все, не любил, но умел сохранять при этом невозмутимый вид, удачно острил и даже иногда посмеивался. Эти достоинства особенно ценили в семье – жена, женщина добрая и сговорчивая, заботилась о нём, как о малом ребёнке, но в отличие от супруга была азартным игроком на бегах… Едва в её руки попадали деньги, она тотчас же отправлялась на ипподром, где, конечно, за редким исключением, просаживала зарплату мужа. Он дулся и терпел. До скандалов не доходило. Относился с сочувствием, считал увлечение жены недугом.
Дочь соглашалась с определением отца, любила его и гордилась им. Наверняка не знала, чем именно он занят на службе.
Баштаков знал жизнь. Она приучила его не доверять людям – в слишком мрачном виде они представали перед ним. Жалость давно покинула его душу, притупилась, а мерзости, которые он обнаруживал в поведении не только палачей, но и порой их жертв, не внушали к ним ни любви, ни уважения, ни сострадания. Но не ко всем одинаково. Частенько кому-то из жертв сочувствовал. Иногда подолгу оставался мрачен. Понимал…
Естественно, каждый воспринимает окружающее сквозь призму собственной судьбы. Баштаков не был исключением. В одном он был твёрдо уверен: ничего просто так с неба не падает, и зависть, наговоры, мстительность тоже имеют под собой причину. Поэтому глядеть надо в оба. «Вот при коммунизме, – говорил он частенько, – наверное, будет иначе».
– А покамест надо ухо держать востро и язык прикусить зубами, – советовал он своим близким, улыбаясь. – Это и спокойнее, и безопаснее.
Начспецотдела обожал собак, хотя дома их иметь не хотел, аргументируя это противоречие тем, что животное со временем неизбежно становится членом семьи, за которого так же переживаешь, как за близкого человека. А это он считал непозволительной роскошью. Переживаний ему хватало на службе.
Его сочувствие к собакам, особенно к бездомным, покалеченным, замечали лишь жена, дочь да дворники домоуправления. В редко выпадавшие на его долю выходные дни он с раннего утра уходил в Нескучный сад, что располагался через дорогу, прихватывал с собой сверточек с костями или другими припасами и, зная овраг, где собираются бездомные, всеми гонимые четвероногие, кормил их. Получал от этого удовольствие.
Что им руководило в этих прогулках, трудно сказать. Может быть, обычная сентиментальность, которая нередко свойственна людям, не испытывающим в то же время жалости к своим собратьям. А может быть, таким образом он как бы искупал свою неискупимую вину перед людьми?..
Деятельность Спецотдела не занимала мысли тех, чьи «дела» направлялись туда как в заключительную инстанцию. Но получилось так, что судьбы некоторых резко изменились на этом завершающем и казавшемся безысходном этапе. Они ничего не знали о том, что именно здесь будет приостановлено движение к пропасти. Но сам факт – непостижимый с точки зрения логики действия запущенного механизма – сохранялся в памяти на всю оставшуюся жизнь.
Будучи для спасённых невидимкой, Баштаков знал наперечёт всех действующих лиц этих пересмотров. Они были для него словно лучи света в тёмном, длинном тоннеле, движение по которому было особенно тягостным, мучительным из-за творившегося там зла.
Для всех же остальных Баштаков был тем, кто олицетворяет возглавляемую службу, ибо они были, как и единицы спасённых им, безвинными жертвами режима.
Конечно, через отдел проходили и «дела» заброшенных из-за рубежа лазутчиков, диверсантов, шпионов, террористов, убийц. Отъявленных врагов у Советов было более чем достаточно, и они не сидели сложа руки. Но на фоне многих сотен тысяч, а, быть может, и большего числа людей, за которыми не было никакой вины, процент этой «законной» категории был незначителен.
Баштаков отличал людей подчас с первого взгляда. Помалкивал. И всё же он умудрялся вникнуть, затем вмешаться в дела, не столько входившие в его непосредственные служебные обязанности, сколько выходившие за их пределы.
Как правило, он присутствовал при исполнении приговора. Тем паче, когда высшая мера применялась к группе осуждённых.
Глава 10