Среди красных вождей. Том 1.

Как оно и понятно, разного рода приятельницы личного секретаря в свою очередь протежировали своим близким и через M.M. устраивали их на службу в посольство. Естественно, что при таком положении все эти лица, плохо знавшие дело, были хорошо забронированы от меня, и мне лишь в незначительной степени можно было рассчитывать на них, как на работников…

Упомяну ещё об одной синекуре. Выше я говорил о «горничной посла», товарище Тане, латышке, которая получала такое же высокое вознаграждение, как партийная и как близкая наперсница личного секретаря. Девушка эта, как пролетарка по происхождение была даже объектом некоторого заигрывания со стороны Марии Михайловны и таким образом она тоже являлась своеобразным бичем в посольстве. Она ничего не делала, всюду совала свой нос, вечно болтала с находившимися в посольстве для охраны его красноармейцами, привезёнными из России, тоже поголовно латышами и вечно нашептывала разные нелепости Марии Михайловне, а та передавала Иоффе.

И все эти сотрудники по большей части ничего не делали, получали большое жалованье, слонялись без дела, играя на биллиарде, стоящем в большом зале, в который выходила дверь кабинета Иоффе или подбирая разные песенки на великолепном «Бехштейне», стоящем в белом зале посольства… Но, конечно, все они стойко охраняли свои «классовые» интересы, и заставить их что-нибудь делать было нелёгкой задачей.

Мы видели, что деньги, которые были в посольстве расходовались совершенно произвольно, и для меня быстро выяснилось, что вся эта публика, считая себя истинными революционерами — победителями, смотрела на народное достояние, как на какую-то добычу, по праву принадлежащую им. И в результате каждый урывал себе что мог, перебивая друг у друга и стараясь обставить своё существование всеми доступными благами жизни.

Для подтверждения, приведу один, хотя и мелкий, но яркий пример. Жена Иоффе, которую я очень мало знал, ибо она вечно, по настоящему или дипломатически в виду создавшегося положения, была больна и почти не выходила из своей комнаты, по совету врача, должна была есть как можно больше фруктов, а потому ей ежедневно подавалась в её комнату ваза с разнообразными фруктами. И через некоторое время M.M. потребовала, чтобы и ей в её комнату подавали бы такую же вазу с фруктами. Напомню, что шла война, и в Германии провизия и особенно деликатесе стоили безумных денег. Нередко M.M. и её приятельницы требовали поздно вечером от экономки, чтобы им были поданы из хранившихся в погребе запасов разные консервы, вина и устраивала себе угощения, на который приглашались присные, и пиры затягивались до глубокой ночи…

Все служащие пользовались посольской столовой, в которой за очень ничтожное вознаграждение (кажется, пять марок в день) получали утренний кофе, обед и ужин. Несмотря на постоянно повторявшиеся избитые заявления, что теперь, с победой пролетариата, все российские граждане равны и должны довольствоваться равно, у посла был отдельный стол, который готовила особая повариха. Обедал он со своей семьёй и присными (Марья Михайловна и её брат) в своей столовой. И, конечно, его стол отличался изобилием и изысканностью. Как известно, во время войны немецкое государство регулировало потребление продуктов по карточкам. Для стола посла было установлено усиленное довольствие. Тем не менее, разные продукты гастрономии покупались, как «шлейхандель» (тайная продажа), по баснословно высоким ценам. Красину, Меньжинскому и мне было предложено пользоваться столом у посла, но мы, под благовидным предлогом, отклонили это предложение и питались в общей столовой.

Взгляд сотрудников на «казну», как нечто принадлежащее им по праву захвата, естественно, передавался и низшему персоналу, т.е., прислуг, набранной уже на месте, в Берлине, из рядов «спартаковцев», как известно, близких к большевикам. И, разумеется, за ними очень ухаживали, что быстро их деморализовало. Они создали свою организацию, устраивали сходки, выступали с различными протестами и требованиями, выносили порицания мне и другим лицам, отлынивали от работы, насчитывали себе лишние часы, одним словом, боролись за свои «классовые» интересы. Питались они в посольстве очень хорошо, особенно, если сравнить посольское питание с тем полуголодным и просто голодным существованием, на которое в те годы были обречены все германские граждане. Однако, это не мешало им вечно выступать с жалобами, протестами и претензиями, требуя всё больше еды, больше жалования и меньше работы.