Среди красных вождей. Том 1.

В жизни Германии начался какой-то перелом. Начался он незаметно. Но уже чувствовался в воздухе какой-то сдвиг, точно что-то оборвалось. На лицах прохожих появилось выражение какой-то настороженности, какой-то нервности. И в то же время жизнь шла как-будто обычным своим порядком военной эпохи. Разобраться во всём этом было трудно, ибо ничего осязаемого не было, если не считать, например того, что, несмотря на войну, находившееся до сих пор в полном порядке железнодорожное сообщение, стало давать перебои, в действиях железнодорожных служащих появилась какая-то неуверенность, какое-то игнорирование строго соблюдаемых обычных правил… И я уехал из Берлина с предчувствием чего-то, что надвигается и, вот-вот, надвинется… Какие-то тревожные вести шли из Киля…

Дорогой в Гамбург мне особенно ярко бросилось в глаза, что обычно правильное железнодорожное движение нарушилось. Без всякой видимой причины поезда задерживались на станциях дольше, чем следовало, и я прибыл в Гамбург с опозданием на три часа. Поразило меня и то, что ко мне в купе вагона первого класса на одной из станций вошло несколько солдат с мешками и котомками. Они уселись около меня, успокаивая друг друга, что это, мол, ничего… Правда, пришедший вскоре кондуктор заставил их уйти в вагон третьего класса, но повиновались они очень неохотно и ушли, ворча с озлоблением и угрозами…

Но тревоги тревогами, а дело надо было делать. Я нашёл постоянное помещение для консульства (на Колонаденштрассе, 5), переехал туда и мы стали устраиваться… Мои сотрудники тоже были встревожены наблюдаемым переломом, но я в беседе с ними всячески успокаивал их, обращая всё в шутку. И мы продолжали работать.

Между тем началась германская революция…

И (не помню точно), кажется, 5-го ноября утром, около девяти часов мне подали телеграмму. Она была от Меньжинского. Я помню её хорошо:

«Завтра восемь часов утра пятого ноября посольство выезжает в Poccию. Было бы хорошо, если бы вы присоединились. Для окончания отчётности по углю вам дана отсрочка восемь дней. Меньжинский».

Таким образом, подтвердились наихудшие предположения… Конечно, мне было немыслимо присоединиться к посольству, так как телеграмма была мне доставлена лишь на другой день…

Я немедленно собрал у себя в кабинете всех служащих и объявил им эту новость… Я решил выдать всем сотрудникам при расставании двухмесячный оклад жалования. Один из служащих, именно, бухгалтер, пришёл в отчаяние и стал просить меня отпустить его немедленно, и он уехал с последним, перед долгим перерывом, поездом, спеша к своей жене в Берлин.

В тот же день ко мне по телефону обратился сенат с предложением как можно скорее закончить мою отчётность и выехать из Гамбурга…

VIII

Уже за несколько дней до изгнания из Берлина нашего посольства в Германии началось революционное движение. Началось оно с Киля, где поднялись солдаты и матросы, и, распространяясь всё шире и шире, оно разлилось по всей Германии…

Я не собираюсь, конечно, подробно описывать немецкую революцию и интересующихся отсылаю к обширной литературе по этому вопросу. Но придётся коснуться её хотя бы лишь постольку, поскольку это находится в связи с моим пребыванием в Германии в качестве советского генерального консула.

В тот же день, когда мною была получена телеграмма от Меньжинского, Гамбург охватило волной революционное движение. Правда, проявление этого, как увидит читатель ниже, было очень своеобразно. Жизнь как бы остановилась, но днём магазины были открыты, дети ходили в школу, повсюду царила тишина. Железная дорога бездействовала, по улицам двигались манифестации, носившие, впрочем, совершенно мирный характер. Быстро конструировался «Совет солдат и матросов», который начал выпускать свои воззвания и пр.

На стенах расклеивались, к сведению обывателей, извещения о том, что «сегодня с шести часов начинается «полицейштунде» (ldn-knigi, на нем. — «полицейский час»), почему жителям предлагается с этого часа и до семи утра не выходить на улицу за исключением крайней необходимости (призыв врача, необходимость в аптеки и т. под.), не зажигать в домах огня или плотно завешивать окна»… Словом, немцы, привыкшие всё и вся регулировать и систематизировать, стремились урегулировать и самое революционное движение. И действительно, по вечерам, сразу же по наступлении «полицейштунде», в разных концах города начиналась правильная перестрелка — народ, солдаты и матросы брали приступом казармы, вокзал, телеграф и прочие общественные здания. А утром вновь открывались магазины, дети с деловитым видом, с сумками, спешили в школы… А в газетах и особых прибавлениях публиковались реляции о ночных столкновениях и о завоеваниях революции…