Среди красных вождей. Том 1.

И было разбирательство, тянувшееся всю ночь…

Но среди этих кухонных «сенсационных дел» встречались и дела с особенным привкусом, в которых, хотя и сказывалась та же пошлость и мещанство, но было и нечто от великого человеконенавистничества… Я приведу вкратце описание одного такого дела, сохранившегося у меня в памяти, в надежде, что читатель не посетует на меня за это, ибо в нём недурно характеризуются нравы «товарищей»…

Сперва несколько слов о составе суда. Членами его, кроме меня, председателя были: Дауге, московский зубной врач, очень известный в Москве в высокоаристократических сферах, старый партийный работник, довольно популярный в Латвии, как второстепенный поэт, человек очень приличный, и Сергей Александрович Гарин. Последний представляет собою интересную фигуру.

После большевистского переворота он, находясь в то время с семьёй в Копенгагене в качестве представителя Красного Креста, самостоятельно объявил себя представителем советского правительства, держал себя, как посланник, входил в переговоры с негоциантами о покупке разных товаров… Ему верили в Дании. Но это неудивительно. А удивительно то, что само советское правительство поверило ему, принимало всерьёз его донесения и визы, и писало ему. Когда я был в Берлине, мне, по поручению Коминдела, раскусившего, наконец, что это просто самозванец, пришлось дезавуировать его и потребовать, чтобы он возвратился в Россию. Он вступил со мной в оживленную переписку… Когда приезжавший в Берлин Красин поехал через Копенгаген в Стокгольм, где находилась его семья, я просил его повидаться с Гариным и постараться подействовать на него… Затем я потерял Гарина из вида и встретился с ним уже в «Метрополе», где и познакомился с ним, как с членом товарищеского суда… Он жил в «Метрополе», занимал со своей семьёй в нескольких этажах несколько комнат. Он был членом коллегии ВЧК, и его боялись и относились к нему с почтением. Ходил он в чёрной кожаной куртке (мундир чекистов), на которой у него был нацеплен университетский жетон. Всем и всякому он говорил, что он писатель, автор «Детства Темы» и других произведений покойного Михайловского-Гарина…

Затем он был удалён за какие-то неблаговидные действия из коллегии ВЧК и стал председателем Народного суда… Он часто зазывал меня к себе. Жил он широко — утончённые яства, вина… И он и его семья щеголяли драгоценностями… Но однажды он был арестован по обвинению в вымогательстве, взяточничестве и пр. Тут вскрылось, что окончил он только городское училище и пр. Ему угрожал расстрел… Но в конце концов, хотя и признанный виновным, он получил какое-то место в Одессе…

И вот однажды ко мне снова влетел Зленченко. Он весь сиял от предвкушений…

И захлёбываясь и не скрывая своего восторга, он сообщил мне, что сегодня предстоит «важное, сногсшибательное дело»….

— Вы знаете товарища Певзнера? Как, нет? О, это крупный, известный партийный работник (Действительно, крупный партийный работник, всё время занимавший видные места. — Автор.

) выдающейся товарищ. Он только что прибыл с юга… Так вот он внёс мне заявление, что живущая здесь со своим мужем… они только что поженились… товарищ Гиммельфарб состояла у Деникина в Одессе шпионкой, выдавая скрывающихся во время оккупации Одессы большевиков, и что, благодаря ей, масса их была расстреляна… У него куча свидетелей… Вы видите, кем наполнен «Второй дом советов»?… Нужна хорошая метла…

Гиммельфарба я немного знал ещё до революции, когда он работал в каком-то издательстве, не помню уж, в качестве кого… Затем я встретил его уже в «Метрополе». Это был, как мне кажется, довольно приличный человек, хотя примазавшийся к большевикам уже после переворота. Он занимал какое-то место, довольно ответственное, в одном из советских учреждений. Жены его я не знал да и с ним был мало знаком.

Сообщая мне об этом предстоящем деле, 3ленченко, этот неумный бездельник, уже заранее, до суда, решил дело, и считал, что тут и речи быть не может о ложном заявлении со стороны «такого выдающегося товарища», как Певзнер, прибывшего в Москву для весьма ответственной партийной работы, к которой он не может приступить, ибо ему негде жить (в «Метрополе» и вообще в Москве, был, тянущийся до сих пор, жилищный кризис). Он-де, с удивлением и негодованием встретился с женой Гиммельфарба, которая с мужем живёт в этом доме советов… Её-де, по решению Зленченко, необходимо в порядке постановления товарищеского суда, выселить… тогда и муж выселится, и можно будет их комнату предоставить «заслуженному» товарищу Певзнеру… Зленченко — это было его обыкновение — уже заранее старался повлиять на состав товарищеского суда… Но уже из его объяснений, таких настойчивых и с предвзятыми решениями, я почувствовал ложь в этом серьёзном деле… Я сказал ему, что, по-моему, это дело подсудно не нам, а что его должен рассматривать высший трибунал. Но Зленченко стал уверять меня, что Певзнер, зная жену Гиммельфарба чуть не с детства, не хочет ей вредить, а потому настаивает на том, чтобы дело рассмотрел наш товарищеский суд.